Взмывая ввысь на концертном рояле
Частный Learjet приземлился в Бербанке, штат Калифорния, и вырулил к трём белым лимузинам. Уставшие и скучающие Эмерсон, Лейк и Палмер, погруженные в собственные мысли, получив ключи, разошлись по своим номерам. Чрезмерно обрадованный промоутер встретил нас по прибытии в отель, пока багаж доставляли в комнаты.
— Добро пожаловать, друзья…
— Ага… спасибо! — мы оборвали его на полуслове, пока он не доберется до семи девственниц и мула.
— Будьте как дома, — крикнул промоутер нам вслед, когда мы разбредались по номерам.
Мы находились на одном этаже. Мой номер был первым. Я вставил ключ в замок, вошёл внутрь и увидел красивую, изящную темнокожую девушку под одеялом с бутылкой коньяка в руке и открыткой с подписью «Добро пожаловать в Лос-Анджелес».
— Гляньте, кто спит в моей кроватке! — заорал я Карлу и Грегу, которые тут же прибежали в мой номер. Второй из медведей поторопился в свой, чтобы посмотреть, кто спит у него в кроватке. Мы не видели и не слышали Грега до следующего дня.
Я как раз начал знакомиться с содержимым восхитительного номера, когда, судя по крику, доносившемуся из коридора, наш младший медвежонок жутко расстроился при виде своей Машеньки. Машенька Карла следовала за ним по всей Америке, что ничуть не радовало. Разочарованный при виде той, кто спит в его кроватке, Карл потребовал выпроводить бедную девушку. «Уберите её отсюда!» — орал медвежонок. Машеньку со слезами на глазах вывел Эндрю Лейн, после чего, в качестве утешения, её трахнул первый попавшийся роуди. Ох, как приятно вернуться в Америку!
Эндрю сделал возвращение ещё круче, экспроприировав два мотоцикла Кавасаки — супербайк года — прямо из салона компании, чтобы мы оба могли быстро смыться, когда требовалось. У нас выдалось два свободных дня, и мы с Эндрю отправились в самоволку, гоняясь по Малхолланд Драйв. Мы пронеслись мимо стены с надписью «Моника делает отличный минет», а затем по усыпанному песком Пасифик Коуст Хайвею. Мы находились словно в эпицентре взрыва, ворвавшись в Анахайм по шоссе 710, чтобы выступить на тамошней Арене. Одна машина, битком набитая фэнами, узнала нас и выбросила свои билеты из тачки, когда мы с рёвом пронеслись мимо.
ELP использовали квадрофоническую систему. Фэнам нравилось, когда соло на синтезаторе летало над головами, но для нас составляло проблему расставить задние колонки, чтобы не закрыть выходы. И мы решили записать концерт и смикшировать его как в стерео, так и в квадро-звуке. Альбом получится тройным и выйдет под названием «Welcome Back My Friends To the Show That Never Ends, Ladies and Gentlemen, Emerson, Lake and Palmer».
Пока ELP выступали перед четырнадцатитысячной аудиторией, Эндрю организовывал полицейский эскорт, чтобы исход из зала получился драматичнее.
Концерт закончился, я быстро переоделся, и мы с Эндрю разогнали 750-кубовых друзей. В это время металлические ворота поднялись, и пред нашим взором предстал эскорт лос-анджелесских полицейских. Вспышки мигалок, вой сирен — мы проезжаем сквозь королевство возбуждённых фэнов в истинно голливудском стиле. К сожалению, голливудские традиции и Америка преодолевали трудности энергетического кризиса. Мы потеряли из виду эскорт после того, как оба заглохли прямо на середине автостоянки. Наши основные баки оказались пусты и, переключившись на вспомогательные, мы смогли добраться лишь до трассы, а там уже пришлось толкать железных коней. На нашу удачу та же машина с фэнами, которые узнали нас по дороге на концерт, узнали нас снова, остановились и поделились горючим из своего бензобака.
Для California Jam, состоявшегося 6 июля 1974 года в Онтарио, мне сшили специальный костюм по случаю нашего нового альбома — мой английский дизайнер хотел, чтобы я был похож на доктора Килдэйра (персонаж американских фильмов 30-60-х годов — прим.пер.). Пешком или на колёсах до места добраться было непросто из-за чрезмерного движения по шоссе. С того момента, как мы попали в зону фестиваля, началось безумие и потасовки между группами и персоналом за право выступить в прайм-тайм. Ни одна группа не могла отстроить звук, вообще ничего настроить… даже летающее фортепиано.
— Там вообще места очень мало, — сказал Боб Маккарти. — Всё, что мы можем сделать, это постараться расположить рояль перед большими колонками, но это значит, что ты будешь находиться за сценой. Там хотя бы будет пространство метров в пятнадцать между землёй и тобой. Удачи.
Эндрю подружился с техником, у которого был новый Suzuki GS с объёмом двигателя в 1000 куб.см. Меня пригласили опробовать его на треке, опоясывавшем поле, на которое быстро прибывала толпа народа. Я разогнался до 180 км/ч и можно было ещё! Господи, я захотел такую игрушку!
За кулисами тем временем Ди Энтони и менеджмент Deep Purple демонстрировали друг другу мускулы за право выйти первым. Общеизвестный факт, что на фестивалях лучшее время для выхода на сцену — перед закатом. У тебя есть возможность закончить сет при свете солнца. Мы вышли после того, как гитарист Deep Purple Ричи Блэкмор ткнул грифом гитары в объектив камеры, снимавшей мероприятие. Им это обошлось в тридцать тысяч долларов, весь гонорар группы.
Тем не менее, это был отличный концерт. И хотя не хватало одной камеры, благодаря компании ABC вращающийся рояль запомнился людям больше, чем наша музыка. После концерта в лос-анджелесский отель нас доставил вертолёт.
В целом, семьдесят четвёртый мы провели, мотаясь по Америке, Англии и Европе, туда и обратно, быстрее чем скачет шарик для настольного тенниса. Ни в одной стране, где мы выступали, нас не хотели отпускать. У меня не было толком времени привыкнуть к очень дорогому поместью Stone Hill, который я официально задекларировал в качестве места проживания в Англии. Сама Англия могла только читать о нашем успехе за рубежом и обиженно дуться.
В Америке я как-то уговорил нашего пилота сделать бочку, к великому ужасу остальных, и подивиться факту, что бокал коньяка не опрокинулся, словно мы летели прямо. Лётчик даже передал управление мне, и я сделал круг… когда мы всех высадили. До этого я летал только на однодвигательных аппаратах (Сессны, Чероки и т.д.), и мне не терпелось узнать, на что способен этот самолёт. Я сидел за штурвалом, а пилот уселся на место второго лётчика.
Я просмотрел характеристики. Вроде не столь сильно отличаются от жестянок-тэйлдрэггеров (тэйлдрэггер — самолет с хвостовым колесом — прим.пер.)… за исключением одного важного аспекта… чёртовой уймы мощи! Когда я вырулил на взлётную полосу, меня ожидал большой сюрприз.
Скорректировав вращение двигателя с помощью штурвала, я вывел самолёт на орбиту, так что пилоту пришлось сделать необходимые поправки. Через пару секунд мы находились намного выше допустимой высоты и болтали о возможностях самолёта.
Пилот передал контроль над полётом мне. На одномоторных Сесснах во время экзаменов, если ты слишком высоко, выключи зажигание, опусти нос, чтобы скорость не увеличивалась. Если слишком низко, подними нос, поддай газу, чтобы набрать высоту, но скорость не превышай. Вот начало взлётной полосы, самолёт выровнен на высоте омнибуса и опускается на полосу под мягким воздействием на рычаг управления.
— На Лиэрждете, просто направь его на полосу, — сказал пилот. Я понял, что мы летим слишком низко. Поддав газу, мы немедленно вернулись на прежнюю высоту. Пришлось объясниться со служащими диспетчерской: «Подтверждаем, перебор».
В офисе ELP на Керзон-стрит мы с Эндрю Лейном открывали мешки с почтой от фэнов. Я взял письмо от американской девушки, она вложила своё фото, которое я кинул Эндрю.
— Хмм, неплохо, — ответил он. — Жаль, что она показала не всё.
Нам было скучно, поэтому мы сочинили ответ со словами благодарности за фотографии, добавив, что мы были бы рады увидеть кое-что ещё. Пусть она попозирует перед камерой снова. Неделю спустя пришёл ответ: «Вы имеете в виду ню?». Мы тут же ответили, что именно это имели в виду. Ещё неделю спустя ко мне позвонил Эндрю. Он был возбуждён: «Езжай в офис, быстро!»
Она точно исполнила нашу просьбу. Фотографии однозначно были откровенными, впрочем, слегка невинными. На одном снимке она задирала майку, на другой приспускала джинсы, обнажая кустистый холмик. На всех фотография она написала «Киту, с любовью…». Эндрю положил снимки к себе в портфель, в надёжное место.
На следующий день Элинор неожиданно решила съездить с нами в офис. Для неё не остался незамеченным беспечно раскрытый портфель с отличным видом на наши художества. «Ну ты и наделал делов», — ответил я сконфуженному Эндрю.
Наш успех на Калифорния Джэм обошёл все английские таблоиды. Англия ожидала от своих граждан выполнения долга перед Родиной. ELP готовились к трём аншлаговым шоу на Уэмбли. Вдруг Элинор объявила, что снова беременна. Я впал в ступор и ничего не мог решить. Какое бы решение ни приходило, я оттягивал время. Пока группа строила планы камбэка, я старался избегать разговоров о беременности. Я беспокоился о ревности между детьми, чего я не хотел допустить у себя в семье. Я ведь сам единственный ребёнок и часто наблюдал за глупыми ссорами между братьями и сёстрами школьных друзей. Я вычитал где-то, что наилучший разрыв возрасте — пять лет. Пять лет! По прошествии данного периода проблем не будет. Неправильно!
Я предоставил природе самой решать, пока размышлял над дополнительным отцовством посреди тягот подготовки к шоу на Уэмбли. Я захотел вращающийся рояль. «Слишком дорого», — вопила Manticore.
— Ты хочешь этого ребёнка, — кричала Элинор.
Я много думал об этом, но вдруг возникли другие проблемы. Освещение… звуковая система? Если мы не можем позволить вращающийся рояль, чем мы можем поразить людей на родине? Нужно перенести Калифорния Джем в Лондон!
Первый вечер на Уэмбли. Я как обычно раздражён, болтаюсь около гримёрки. Элинор должна быть со мной, но её нет. Я сел на стул и прошёлся по сложному пассажу. Вошёл Эндрю и объявил пять минут до выхода.
— Где Элинор?
Он колебался.
— Почему Элинор нет?
— Я отвёз её в больницу.
— Куда ты её отвёз? Она заболела?
— Она… делает аборт, — ответил Эндрю тихо.
Я был сломлен, бился головой об стену, рыдал и наносил удары кулачками по бетону. «Нет, нет, пожалуйста, нет!»
Почему она не могла подождать? Пусть концерты закончатся, и мы подумаем о планах на будущее! Времени на ответы не было. Решения возникали в голове, я должен идти и играть… прямо сейчас!
Шоу началось!
На том концерте я просто жопу рвал.
Карл Палмер мог отличить, в каком состоянии я нахожусь. Например, если я пассивен, я играю не так хорошо, как хотелось бы. Но когда я расстроен, зол или что-то делаю против воли, то играю как одержимый. Если вы в таком состоянии, у вас нет времени на страх перед сценой. Ослабляющий/парализующий синдром просто… исчезает. В ту ночь я играл как одержимый. Так что, если вы хотите, чтобы я хорошо сыграл, разозлите меня!
На тот момент, была ли это нерешительность с моей стороны, или решительность со стороны Элинор, нам обоим было что показать в пользу или против нашего брака. Будущее не определено, что делать — непонятно, хоть мы и пытались сохранить наш брак. Пришла беда, отворяй ворота!
Я ещё раз играл на вращающемся рояле в августе семьдесят четвёртого на Шарлотт Мотор Спидвей в Северной Каролине. Концерт известен под именем «Августовский джем». С нами выступали Allman Brothers Band, и как обычно возникла грызня за верховенство между менеджерами. А пока я проверял усовершенствованную конструкцию Боба Маккарти — очень серьёзное устройство. Теперь использовался девятифутовый рояль с фейерверком на ножках. Когда он вращался, то напоминал гигантское огненное колесо.
— Мы можем крутить тебя намного быстрее, — сказал радостно Боб. — Не хочешь попробовать?
— А как же!
Я привык к фигурам пилотажа, так что никаких проблем не должно быть. Так я думал.
Allman Brothers должны начать и закончить в своё время. Но только это случится после ELP… т.е. мы за это время успеем вернуться в отель.
Сцена!
Я уселся за рояль, закрепил ноги и поднялся в воздух. Когда зажглись фейерверки, техники за сценой начали вращать меня на запредельной скорости. Я моментально оказался в клубах дыма и после нескольких переворотов, я закричал, что хватит. Вероятно, возник эффект Доплера, потому что расслышали меня не сразу. Когда до них дошло, рояль резко остановился. Когда вы движетесь против центробежной силы, и вдруг всё неожиданно заканчивается, тело по инерции продолжает двигаться, как в моём случае. Голова встретилась с крышкой рояля, я разбил нос, пальцы прихлопнуло крышкой от клавиатурой. Лучше бы я сидел себе и играл как обычно, проходя по всем музыкальным стилям, но перспектива сидеть весь концерт не прельщала. Недавно я встретил Дейва Брубека, и его первые слова были такие: «Кит, ты же больше не крутишься на рояле? Это так опасно».
Дома я добавил в коллекцию мотоциклов Кавасаки 1100 и мог позволить себе большую покупку для родителей — дом!
Мама с папой до сих пор жили в том доме, где я вырос. Со временем пшеничные поля вокруг вытоптала куча ног. Чтобы их (ноги) как-то расселить, потребовалось строить новые дома. Обстановка в районе ухудшалась, по словам отца, быстрее, чем черви прогрызли две яблони, гордость папы. Серьёзное дело! Он всегда отличался нетерпимостью к недисциплинированности. Если бы только у него были деньги. Червяки и буйные соседи? Он смог решить проблемы без ссор. К тому же, отец был очень бережлив, так что пришлось сильно постараться. «Пап, я хочу, чтобы вы с мамой присмотрели себе дом».
— У нас есть дом. Вот он — Мелвил вей, дом пятьдесят шесть.
— Я знаю, но я могу купить гораздо лучшее местечко. Место, которые вы с мамой сможете назвать своим домом.
— Ты зарабатываешь деньги сейчас, сынок, но как долго это продолжится, а? Я ценю твою щедрость, но что случится, если группа распадётся, и ты останешься без работы? Что тогда будет с нами? У нас есть крыша над головой, скоро я выйду на пенсию. Мы сами сможем содержать эту дохлую крышу пока…
Моё терпение заканчивалось. «Папа, послушай… Я заплачу за дом наличными, без кредита. Я его выкуплю, он будет ваш, только ваш. Вы только найдите подходящий дом. У вас всегда будет крыша над головой, и если ты решишь выйти…»
— Нет, я не уверен. Ты же знаешь, мама не любит лестницы.
— Ну так найдите бунгало!
В августе они нашли дом. Прекрасное бунгало в Лансинге, графство Суссекс. С садом перед и позади дома. Им так понравилось, что после переезда они назвали его «Китли».
Эндрю хотел, чтобы я отвлёкся от проблем и набрался сил для творчества. Поэтому он сопровождал меня в мотоциклетной поездке на юг Франции в Сан-Тропе.
— Там куча симпатичных цыпочек.
Звучало заманчиво. Элинор захотела поехать с нами, махом разрушив мечты о солнечных ваннах с красотками типа Брижит Бардо, топлесс. Поймите меня правильно. Элинор ничуть не хуже любой из них, просто… ладно, это просто дурацкое рок-н-ролльное отношение оставлять за собой право выбора. В общем, проблем не было, мы отправились в путь.
Паром Дувр — Кале пересёк Ла-Манш, и вот мы мчимся на юг мимо ароматных французских виноградников. Климат постепенно меняется.
Вот что я вам скажу о поездках на байке: они сильно отличаются от длинных переездов на машине или любом другом виде транспорта — вы сразу ощущаете на себе изменение погодных условий. На вас налетает поток холодного ветра, и когда вы думаете остановиться, чтобы накинуть что-нибудь потеплее, вас накрывает тёплый фронт Матери-природы. Предполагаю, что вы не поймёте, о чём я говорю, если только не выпадете из Боинга 747 на высоте десять тысяч метров. Конечно, после этого вам не удастся поговорить о пережитом.
Дождь — злейший враг мотоциклиста. К середине пути нам досталось по полной. Мы останавливались под мостами, потому что кожаные куртки впитывали влагу больше, чем могли выпить мы. Другого выбора, кроме как остановиться в ближайшем отеле, просто не было.
Сверчки пришли на смену дождям — верный признак, что мы на верном пути… к югу! Мы мертвецки устали от ежедневной езды на мотоциклах. Эндрю поселился по соседству от нас, и мы договорились стартовать рано утром, чтобы побыстрее преодолеть последний отрезок путешествия.
Утром Элинор заказала яйца, сосиски, бекон. Их принесли тёпленькими под серебряной крышкой вместе с тостами и кофе. Мы почти позавтракали, когда позвонил Эндрю.
— Мне ещё не принесли завтрак, — пожаловался он.
— Я уверен, что завтрак прибудет с минуты на минуту, — заверил я. Взяв серебряное блюдо в ванную, я вывалил прекрасный здоровый стул, поставил блюдо на тележку, прикрыл крышкой, убедился, что тосты на месте. Масло и круассаны выглядели нетронутыми, чашки и кофейник протёрли. Общий вид невинно неотразим. Элинор дополнила картину цветком из горшка, положив его тележку. Мухи налетели, пока я катил завтрак по коридору. Громко постучав в дверь, я выпалил: «Завтрак!».
Эндрю открыл дверь. «Бонжур, месье. Вуаля, вотрэ пети дежёнер. Же суи десоле ле делэ», — сказал я на лучшем французском.
Эндрю решил, что его заказ по ошибке доставили в мой номер, и подыграл.
— Ничего страшного, — ответил он как истинный британский аристократ. — Вот ваши чаевые.
Я милостиво принял франки и быстро смылся.
Эндрю уселся возле тележки, отмахиваясь от мух, налетевших на хлеб, налил кофе и поднял крышку. Крик отвращения раздался по всему отелю.
Конечно же, месть не заставила себя ждать — вопрос времени, как скоро план родится в его дурной башке.
— Не пускай его, — попросил я Элинор, а сам заперся в ванной. Было слышно, как Эндрю долбит в дверь.
— Не пускай его! — умолял я, сидя в ванне.
Я услышал, как открылась дверь, тихие переговоры, а затем дверь закрылась.
— Всё нормально, он ушёл. Мне нужно в ванную… открой дверь! — потребовала Элинор.
— Ты уверена, что он ушёл?
— Конечно, он ушёл. А теперь, пожалуйста, открой. Мне нужно привести себя в порядок, — в голосе Элинор зазвучали нотки нетерпения.
Я не подозревал, что Элинор перевербовали, и опасливо приоткрыл дверь, а там стоял Эндрю с холодной бутылкой шампанского и с маниакальной улыбкой на лице. Я был в костюме Адама. Он выстрелил пробкой в самое болезненное место организма, окатил холодным шампанским, остаток вылил в ванну. Туше.
Мы прибыли в Сан-Тропе и увидели, что к причалу пришвартовался британский линкор HMS Norfolk. Эндрю моментально подружился с моряками в ближайшем баре и получил приглашение посетить корабль. Пока нас водили по кораблю в сопровождении старшего, мне показалось, что из одной каюты доносятся обрывки «Картинок с выставки».
Позже мы сидели в баре и потягивали пиво. Вдруг ворвался моряк и кинулся мне на шею, бесконтрольно всхлипывая. «Мне сказали, что ты здесь. Не могу поверить. Кит Эмерсон! Не верю, что ты здесь», — рыдал парень.
Я даже смутился и попытался успокоить потерявшего рассудок парня, похлопывая его по плечу, как должен в подобной ситуации это сделать настоящий мужик. Остальные матросы пили пиво как ни в чём ни бывало, словно такое случалось каждый день. Им понравились фирменные майки с символикой ELP и металлическим черепом. Нам понравились рубашки с эмблемой корабля на рукаве. Перед тем, как расстаться, мы произвели обмен.
Тем вечером Эндрю, Элинор и я, с гордостью надев рубашки линкора HMS Norfolk, ужинали в эксклюзивном ресторане отеля. По случайному совпадению капитан корабля ужинал вместе с мэром города за соседним столиком. Капитан никак не мог взять в толк, как трое его матросов могли позволить себе столь щедрое питание. Он явно отметил для себя, что нужно наказать за длину волос, открытое пьянство и чревоугодие. И тут до него дошло, что мы вообще не из его команды. Он так и смотрел на нас, а мэр сделал вид, что ничего не заметил.
На следующий день, пока Эндрю трахал Сан-Тропе и его окрестности, мы с Элинор нашли нудистский пляж. Люди плавали в море с голым задом. Элинор сняла топ, что меня напрягло и спровоцировало в то же время. Я не мог решить, куда пялиться. Не желая быть в тени жены, я решительно снял плавки и улёгся загорать. Ненадолго. Вскоре меня вежливо похлопали чуть повыше талии и попросили надеть плавки.
— Почему? — удивился я.
— Месье, вы взяли на прокат у нас шезлонг. Мы за вас отвечаем. Те, кто щеголяет нагишом, находятся в пределах участка, где волна убывает, и все они носят полотенца.
Я прояснил для себя важную вещь о Сан-Тропе. Если ваша женщина показывает сиськи — это нормально, но если вы маячите со своим членом — это проблема. Чувствуя себя, словно бесстыжий ребёнок, раздевшийся при всех, я натянул плавки и обнаружил, что весь пляж смотрит на меня. После такого я был готов возвращаться в Англию и закончить работу над концертом для фортепиано.
К тому времени, как я вернулся в относительно благополучную английскую сельскую жизнь, то решил возобновить работу над сольным альбомом, несмотря на запланированную серию концертов. Тройной альбом группы стал платиновым, как и остальные, а мастер-ленты неизданных записей («Honky Tonk Train Blues» и т.д.) и написанные от руки партии лежали нетронутыми на чердаке дома. Им срочно требовалась компания нового материала, чтобы получился целый альбом.
Моя идея в то время состояла в том, чтобы записать историю фортепианных стилей. В какой-то степени я уже отметился в буги-вуги, би-бопе, страйде и блюзе. Теперь я сидел за большим роялем в домашней студии, глазел на очень красивый фасад дома сквозь запущенный сад и слушал пение птиц. Я намеревался создать несколько фортепианных вариаций. Это было очень вдохновенное время… почти религиозное.
Широкие дубовые срубы, из которых построен Стоун Хилл, требовали уважения. Дом стоял здесь ещё до того, как открыли Америку, и с таким почтительным возрастом не поспоришь. Во времена Тюдоров был принят закон, согласно которому дубы использовались только для строительства кораблей, защищавших Англию. Если вы хотели построить дом из дуба, нужно дождаться, пока галеон не отслужит свой срок и не попадёт на двор скупщику старых кораблей. Стоун Хилл был построен из королевской мачты одного из кораблей Тюдоров.
На территории поместья гордо стоял большой старый дуб. Когда меня настигал творческий кризис, я покупал ящик вина, брал бутылку и ноты, забирался на дуб, располагался меж ветвей и глядел, как солнце заходит где-то за Нью-Хейвеном. В это время мой раскованный мозг работал над музыкой. Неизбежно мир и спокойствие нарушались четырёхлетним Аароном.
— Мама сказала, чтобы ты слезал с дерева и шёл ужинать — сейчас! — и чтобы я точно услышал, добавил, — Темнеет, папа.
Как всегда. Ещё чуть-чуть, и я бы свалился с гнезда, словно неоперившийся птенец.
Я написал серию вариаций под влиянием «Вальса №6, до мажор» Брамса. Я хотел воссоздать скачки на дециму в стиле этого великого человека. Должно быть, там было влияние Копленда, в частности из балета «Appalachian Spring». Затем я захотел написать жигу, а потом рапсодическую, с переходом в фугу, сонату, если такое вообще есть. Я захотел хроматическую гамму Шёнберга. Чем больше я хотел, тем больше нот выплёскивалось из рояля, да с такой скоростью, что я не успевал их записывать. А потом я захотел соединить их в один большой концерт!
Я почувствовал, что настало время для окончательного заявления, чтобы заткнуть тех, кто обычно восклицал: «А, Эмерсон! Всё, что он делает — подворовывает из классики». Может, концерт для фортепиано покажет им всем. Группы уже создавали произведения с оркестром, но никто в моём мире не писал концертов. Приняв решение, я не знал, как пишется концерт и решил найти кого-нибудь в помощь.
Джозеф Эгер. Отличная идея! Как здорово с ним работалось во времена The Nice!
Две недели спустя, договорившись об оплате, я выслал ему билеты на самолёт, и он приехал ко мне в поместье. Мы начали работать. Находясь в Англии, Джозеф не преминул воспользоваться случаем заняться собственными делами. Скоро стало понятно, что он не сделал ничего путного из моих записей. Джозеф предложил несколько набросков, но ни один из них не соответствовал моей музыке. Мы было весьма неудобно и тяжело сказать ему, что в этот раз не сложилось, в частности, когда он жил у меня дома.
Джозеф вроде бы воспринял увольнение вполне нормально. В конце концов, проживая у меня дома, он претворял в жизнь множество своих планов. Тони Стрэттон-Смит также приглядывал за делами Джозефа в Англии через свою компанию Charisma. Короче говоря, Джозеф Эгер проводил, как выражаются американцы, приятное время.
Как-то ночью в Стоун Хилл приехала бригада пожарных. Их оказалось человек восемь во главе в командиром. Я сразу понял, что их визит носит двоякий смысл. На самом деле они таким образом смотрели, как живут поп-звёзды. Я не хотел их разочаровывать и вытащил лучшие коньяк и красное вино, пока они проверяли дом на предмет пожаробезопасности. После полуночи они выползли из дома, иссушённые.
Я позвонил Джону Майеру. Его Indo-Jazz Fusion развалился, и он загорелся помочь. Мы отлично сработались. Обычно я приезжал к нему домой в Сент-Джонс Вуд (фешенебельный район Лондона — прим.пер.) на Нортоне с бутылкой «Курвуазье», брошенной в сумку с нотами. Джон, индиец по национальности, не принимал алкоголь до шести вечера, после чего тихо говорил: «Я думаю, что могу немного составить тебе компанию в поглощении нектара богов».
Редко когда он выпивал больше одной.
Позвонила мама.
— У твоего отца инфаркт. Но состояние стабильное.
Я проехал восемьдесят километров из Лондона в Суссекс и час спустя сидел у изголовья кровати. Он плакал, а я держал его за руку.
— У нас такой замечательный дом. Присматривай за мамой. Я не хочу умирать, я хочу наслаждаться этим прекрасным домом, который ты купил для нас… ещё какое-то время, — мой отец всхлипывал, а я неловко, с любовью, держал его руку. Я уверил, что никто не заберёт их дом, и он точно проживёт дольше, если побывает у моего врача на Харли-стрит.
Я вышел в сад. Впервые в жизни я видел, как плачет отец. Для меня это был шок. Он был оплотом, крепостью и тайным вдохновителем, на которого я всегда хотел произвести впечатление. И хотя он никогда не требовал ничего подобного от меня, он это знал. Я это знал! Мы даже ссорились по этому поводу. Теперь я сам был отцом, а он сыном, и ответственность давила. В то же время концерт для фортепиано постепенно приобретал форму в моей голове. Он должен был! Так и должно быть! Я должен держаться на плаву, чтобы отец гордился мной. Одобрение отцом моей музыки всегда будет значит для меня всё.
