Конец Nice, начало нового
16 декабря 1969г., Филлмор Уэст, Сан-Франциско
Вот и подошли к концу три дня концертов в почтенном зале Билла Грэма. В афише значились The Chambers Brothers, известные по хиту «Time», и King Crimson в качестве разогревающего состава. Ходили слухи, что всё не просто при дворе Малинового короля. Большинство парней тосковали по дому, женам и подругам, и т.д. Они больше не хотели жить отвратительной жизнью в дороге. Я выбрал момент и разыскал их бас-гитариста, Грега Лейка.
Я нашёл его в коридоре. По-видимому, именно он правил двором Малинового короля, величественно восседая на единственном грязном кресле в гримёрке группы. Он щелкнул пальцем ближайшему типу, чтобы тот поднёс зажигалку; остальные участники группы молча толпились вокруг. Последовала церемония знакомства, а затем, после большой затяжки и массивного облака в потолок, он заявил: «Знаешь, тебе нужно чище играть. Некоторые ноты кажутся смазанными. Не знаю, может это от оборудования, или же от манеры твоей игры».
Я только что познакомился с парнем, а теперь ОН говорит МНЕ что делать. Ну и нахал! Я пожалел, что не смог прокомментировать его игру, потому что King Crimson выступали первыми, а я всегда пропускал начало концерта. Остальная часть разговора прошла на пониженных тонах, по настояние Грега из соображений безопасности. Мы тайком обменялись телефонами, как будто заключали тайную наркосделку, и я покинул здание с чувством растерянности и недоумения.
На следующий день и King Crimson и The Nice летели одним самолётом домой. На носу Рождество, справлять мы его собирались каждый сам по себе. Для одних война закончилась, для других только начиналась. Грег и я держались на почтительном расстоянии друг от друга, чтобы никто ничего не заподозрил. Тайные взгляды, подтверждающие, что мы слушаем одинаковую музыку через систему авиалайнера — вот и всё, что вышло на ранней стадии ухаживания.
Много вопросов повисло воздухе в ожидании решения, и пока они реяли, я жил жизнью, управляемой неземными звуками, раздававшимися внутри головы. Одновременно эти звуки пугали, что этим всё и закончится. В то же время, мне нужно разобраться с бытовыми проблемами, так как ситуация с семьей и государством была положена на полку.
Элинор разрешалось находиться несколько месяцев в Англии, так как у неё датский паспорт, а она хотела работать. Шестидесятые подходили к концу, мы знали, что настало время сказать «прощай» «детям цветов», и поприветствовать новую, ответственную эру — родительскую. И государство, и институт семьи достаточно долго ворчали, что «жить во грехе» — неприемлемо.
В общем, моё религиозное воспитание долго меня изводило, и в конечном итоге, заставило сделать шаг. Родители полетели в Данию знакомиться с её родителями. Ещё по возвращении из Штатов я позвонил Грегу, чтобы продолжить наше знакомство, но ничего особого не вышло. Он всё ещё чувствовал привязанность к King Crimson. Так что, перед поездкой в Данию я встретился с Крисом Скуйаром из Yes, и за коньяком спросил его, не сможет ли он присоединиться к нам.
— Хмм? Я никогда не был главным вокалистом, — ответил Крис.
— Ну так попробуй. Ты должен звучать лучше, чем Ли Джексон.
— Нет, ни за что! Я привык только петь вторым голосом. Возьми Терри Рида вокалистом, тогда я буду спокойно играть на басе и петь бэк-вокал. И вообще, что не так с голосом Ли? Он не мелодичный, зато имеет характер.
Подошел рождественский ритуал и испарился в привычной дымке. На этот раз мама с папой провели его необычно и весело, пытаясь вникнуть в датский язык и традиции.
«Что такое сторе клюдерпик?» — спросила мама; у предков Элинор в ужасе отвисла челюсть. Элинор пнула меня под столом. Отец, чьи викторианские убеждения подверглись испытанию, не мог поверить, что его сын не только выучил множество грубых датских слов, но и до брака разделял с женщиной супружеское ложе. Как можно тактичней, он предложил, что лучший выход в данном положении — жениться, как и подобает честному человеку. Предложение было встречено с большим энтузиазмом. Я не понимал возникшей паники. Насколько я знал, Элинор тоже очень честный человек, и оформление документов вряд ли сделает её ещё более честной.
Как я ни хотел, но все же пошёл в местную церковь, где женились её родители. Все были счастливы, кроме меня. Какое облегчение вернуться домой, где тоже требовалось принять меры, более понятные.
Перемены вышли на первый план. Отношения в группе несомненно ухудшились, особенно в отношении Брайана и Марии. Я чувствовал, что они выстроили забор, защитное ограждение, плотное и холодное, твёрже, чем удар сосульки по барабану. И блеск в глазах Брайана пропал куда-то. Даже если удары неизбежного и не слышались, то чётко ощущались.
Я приезжал к Грегу в коттедж, где тот жил. Мы пропустили по паре порций четырехзвездочного коньяка из бокалов вотерфордского хрусталя, сидя на кожаном диване Честерфилд в окружении вещей высшего класса. Откуда пришли деньги? По большому счету King Crimson была группой класса «Б»! И хотя их первый альбом успешно продвигался в чартах, я, с тремя альбомами в активе, не мог позволить себе такую роскошь. Я не требовал объяснений, он всего лишь басист с золотым голосом. Это не моё дело, откуда он взял подобные вещи.
Грег всё ещё не мог определиться, уклоняясь от обсуждения будущего King Crimson, предпочитая говорить о том, что я делаю, и как это сделать лучше. Сам он до сих пор не сыграл и не спел ни единой ноты передо мной!
Я встретился с Джеком Брюсом, записывавшем второй альбом после распада Cream. «Что ж, я с удовольствием с тобой поиграю, если ты будешь играть все мои вещи». Я поспешно ретировался.
Я принял приглашение участвовать в представлении Джека Гуда «Pop Goes the Symphony» (Поп встречается с симфонией) в Лос-Анджелесе.
До Гуда дошло, что сейчас самое время для смешения разных видов искусств. Ему удалось привлечь блистательного Зубина Мету с Лос-анджелесским симфоническим оркестром. Среди приглашенных звёзд фигурировали Jethro Tull, Рэй Чарльз, скрипачи Пинкус Цукерман, Джерри Гудмен, пианист Даниэль Баренбойм и виолончелистка Жаклин дю Пре.
Джек Гуд объяснил своё видение в интервью журналу Music Now в январе 1970-го: «Первоначально идея состояла в том, что будет Зубин Мета с оркестром, а затем всплыли некоторые поп-элементы… что бы там ни было. И здесь я влился в дело. Я пригласил Jethro Tull, Santana, The Nice… это будет не так, что The Nice просто сыграют с симфоническим оркестром. Да, каждая группа выступит, но это будет настоящий фейерверк!»
Но это не сильно укрепило связи внутри группы, в частности после исполнения «Америки», оркестрованной кем-то в типичном голливудском стиле, с Зубином и его бандой.
Репетиции превратились в фарс. Каждый практиковался одновременно с другими в помещении, которое можно назвать гигантским авиационным ангаром. Маэстро представили под неожиданно взорвавшиеся аплодисменты.
— Слушайте все! Я бы хотел представить вас дирижеру.
Присутствующие послушно отвлеклись от своих дел.
— Маэстро Зубин Мета!
Откуда-то слева уверенной походкой вышел маленький израильтянин, голова опущена, под мышкой он сжимал впечатляющего виды рукописи. Я не мог не изумиться тому, как просто он умудрился принять церемонию знакомства широким жестом другой руки, не уронив ни единой бумажки.
Воздвигли импровизированный подиум для Меты, на котором он произнес речь о том, что музыка — форма международного языка, не знающего границ. Большинство слушали и скучали, и наконец все вернулись ко своим делам. А Даниэль Баренбойм благоразумно прикрыл Жаклин и свою целостность. Мероприятие явно им не подходило, и несмотря на настойчивые просьбы продюсера Джека Гуда, ничего не вышло. Первым рейсом они улетели.
Как я уже говорил, мне очень не понравилась аранжировка «Америки», но я остался посмотреть, как другие соперники справятся. На сцену вышел Рэй Чарльз. И он реально задавил всех. Как только он запел «Yesterday» за фортепиано, Зубин рядом с ним выглядел птушником… это стало очевидно, когда Рэй вдруг бросил играть.
— Эй, эй! Я не не понимаю, чё вы там делаете. Перестань размахивать руками, забудь об этом!
Зубин опустил палочку.
Рэй обратился к оркестру: «Блин, чуваки, вы можете лабать как надо, если будете смотреть не на него, а на меня. Следите за моими движениями, вот и всё дирижирование».
Должен признать, что Зубин попал совсем не в свою среду, мне стало его жаль, когда он покинул сцену. Весь оркестр поддержал протест Рэя, особенно один из контрабасистов, начавший играть плавающую басовую линию. Рэй сразу подхватил тему, простой двенадцатитактовый блюз. Это один из самых спонтанных музыкальных моментов, который я когда-либо видел. Их разделяло такое огромное расстояние — безвестного контрабасиста и Рэя, столько ерунды и замешательства где-то посередине, но в тот момент они, можно сказать, слились в единое целое где-нибудь на сцене Village Vanguard. Кому нужны дирижеры? Рэю Чарльзу точно не нужны. Он пел «Yesterday» с лос-анджелесским филармоническим оркестром как один живой организм. Зубин в это время смотрел на это из-за кулис, словно у него отняли жену.
Я вернулся в гримерную, где меня встревожил вселяющий ужас хэппенинг, исходивший от того же фортепиано, за которым только что сидел Рэй Чарльз. Звук проникал из маленьких динамиков в коридоре: как будто в помещение ворвалась война. Я побежал наверх, чтобы воочию увидеть этот необузданный, разрушающий акт. Но кто-то просто играл, не совершая деструктивных действий над роялем. Напряжение выдавал только пот бразильского пианиста (Эмерсон говорит про Баренбойма, на самом деле аргентинсца — прим.пер.). Я пошёл за ним в его гримуборную. Там находится педагог, и я терпеливо дожидался, пока они совещались по поводу нот. Выбрав подходящий момент, я взглянул, буквально одним глазом на черную рукопись, производившую столько… столько… как бы это назвать? Весь гнев, накопившийся внутри? Возрождение жизни? Все, что невозможно спеть?
— Я все еще разучиваю её, поэтому мой педагог находится рядом, — ответил пианист извиняющимся тоном.
— А кто композитор?
— Альберто Хинастера.
— Это значит, что ты можешь вот так просто подняться на сцену и сыграть, без нот перед глазами?
— Ну, думаю, что да.
Зубин должен чем-то удовлетворить своих монголов. Один из помощников Джека Гуда, посмотрев на скрипачей, маявшихся от скуки, решил, что программу можно разнообразить интервью с волосатой рок-звездой. Камера в это время показывает крупным планом Зубина Мету — все признаки голливудского стиля.
Нам сказали, что получится круто, если в качестве поддержки рядом поставят скрипача Джерри Гудмена и The Nice. Затем мы вышли на сцену и сыграли блюз в тональности фа.
— Ух ты! Это было здорово. И вы играли без нот? — спросил Зубин.
Как, однако, меняется поведение людей, когда на них нацеливают камеру.
Когда я вернулся в Англию, то отвел Элинор на Харли-стрит, где беременность подтвердилась. Такова реальность, и моё поведение должно измениться, ведь я должен стать отцом. Не знаю как, но я был готов взять ответственность. Иммиграционная служба устраивала настоящее испытание Элинор, когда той приходилось заново въезжать в страну, так как по закону иностранцам разрешалось находиться в Англии всего несколько месяцев. Многие отказывались легально нанимать её на работу без свидетельства о браке, а Элинор хотелось показать свою независимость. Всё указывало на одну бумажку. Я очень хотел ребёнка и помню, как мы были счастливы, шагая по Харли-стрит.
— Ух ты, я стану отцом!
Я не мог представить себя в роли отца. Вообще-то, я не мог представить себя ни в какой другой роли, кроме той, чем я был — обычным клавишником, зарабатывающим около пятидесяти фунтов в неделю. Достаточно ли этого, чтобы быть отцом? Достаточно ли этого, чтобы жениться?
Я делегировал все хлопоты по организации свадьбы Элинор; по нашей договорённости церемония пройдет в её стране, на её родном языке. Возможно, отчасти из-за того, что какое-то неписанное правило не поощряло жениться поп-звёздам.
По правде говоря, я сомневался в том, что буду верен.
Слоняясь по Сохо, я заскочил в любимый магазин грампластинок. Владелец, заметив меня, предложил пластинку «Switched on Bach» Уолтера Карлоса. Направляясь в мою сторону, он хотел продемонстрировать один трек и, конкретно, странный инструмент, записанный на нем. Он знал, что The Nice записали Третий Бранденбургский концерт Баха в соль мажор. Запись Карлоса была как-то странно аранжирована. На обложке был изображен человек в одеянии восемнадцатого века и в парике. На заднем плане красовалось нечто, похожее на первую телефонную станцию, покрытую лапшой проводов поверх кнопок и тумблеров.
:format(webp):mode_rgb():quality(90)/discogs-images/R-7858-1327651541.jpeg.jpg)
Моя любознательность разогрелась. Некоторые вещи звучали просто комично, будто стадо слонов пердит контрапунктом под аккомпанемент подушки-пердушки. Мне стало интересно, каким образом достигается подобный эффект — явно не за счет воздуха, проходящего через узкое отверстие. Я встретился с Тони Стрэттон-Смитом, чтобы обсудить возможность получить такой инструмент. В течение недели поиски Тони увенчались успехом.
В Лондоне проживал музыкант с синтезатором Moog. Его звали Майк Викерс. Он играл в группе Манфреда Мэнна (совсем не тот состав, с которым я гастролировал в начале шестидесятых). Переговорив по телефону, я поехал воочию увидеть монструозный аппарат. Майк не успел установить Муг среди остальных клавишных, поэтому он стоял в коридоре квартиры, как щенок, не обученный справлять надобности в специальном месте. Итак, включили — выглядит интригующе: синий, красный и желтый индикаторы весело помигивают. Игра подтвердила его непредсказуемое поведение, действительно — маленький щенок.
Одновременно можно взять только одну ноту, что сильно смущало. Монофоничность инструмента опять-таки походила на щенка, способного усвоить только одну порцию информации за раз. Но какие необычные звуки Муг издавал, они с лихвой компенсировали всю своеобразность и несовершенство конструкции. Я убедил Майка одолжить инструмент для предстоящего концерта в королевском Фестиваль-холле. Просьба поставила Майка в неловкое положение.
— Я не могу гарантировать, как он поведёт себя на сцене… мне лучше присутствовать там, чтобы правильно настроить и запрограммировать.
Так и случилось.
Мне специально сшили серебряный «космический» костюм из люрекса, чтобы показать определенный театральный реализм, как будто присутствие синтезатора было недостаточно. Его новейшая технология, интерфейс, напоминающий кабину пилота, требовали постоянного присутствия Майка Викерса. Он прятался позади, выпрыгивая время от времени как попрыгунчик, чтобы переключить коммутационные шнуры.
Парня из Record Mirror это ничуть не смутило: «Концерт The Nice в Фестиваль-холле без тени сомнения доказал, что они самая музыкально изобретательная группа в Англии. В одно время критики говорили о «классическом» влиянии в музыки и в игре лидера группы Кита Эмерсона. Что происходит сейчас, можно назвать полной ассимиляцией всех существующих музыкальных моделей в сочетании с современными ритмическими решениями современной поп-музыки… теперь он переключился на синтезатор Муг. Звуки, которые тот способен издавать, практически не имеют границ, Кит буквально заставил его говорить».
Концерт The Nice в Фестиваль-холле собрал полный зал. Группа представила новую «игрушку» — синтезатор Муг, возможно один из первых синтезаторов, используемых на сцене в Англии.
Disc и Music Echo
Репетиции с Лондонским филармоническим оркестром ничем не отличались от последней конфронтации 1968 года. Они так же вели себя сдержанно, были невосприимчивыми, настороженными, как и в первый раз. В частности, по их мнению, ноты, которые они должны играть, представляли собой детский бред рок-звезды-выскочки.
Джозеф Эгер руководил репетициями с беспощадной решительностью: оркестранты не должны забирать ничего с собой, ни единой бумажки. Он очень хотел, чтобы моя работа звучала как подобает. Когда Джозеф настоял, чтобы «Голубой Дунай» был сыгран не совсем обычно, оркестр отреагировал так, будто Горовиц попросил их сыграть «Chopsticks» (простенький вальс — прим.пер.). Это вызвало большой конфликт между ним и одним членом оркестра.
Джозеф энергично взмахнул палочкой, призывая всех к порядку.
После отсчета музыканты снова заиграли вальс Штраусса не так, как хотел Джозеф. Это было не просто… Да-да-да-да дааа, да-да, да-да… с добавлением акселерандо и легато, должно звучать примерно как… Дааах-яааа-да-да-ДАХ!.. ДАХ, ЯХ… ДАХ, ЯХ!
Сегмент, включающий «Атомсферы» Лигети, идеально позволял показать Муг во всей красе, поскольку для неё не требовалось особых настроек. Белые шумы ходят вихрем то влево, то вправо, осцилляторы скачут от эффекта портаменто, аудитория в шоке и никак не может поверить, что безумные звуки производит хитроумный ящик, возвышающийся за органом. Будто весь образ мира сошёл с ума, особенно после того, как я подал специальный сигнал оркестру и тот сорвался с цепи, музыканты бросали ноты в воздух, вставали на стулья, играли на чужих инструментах… пока Джозеф взмахом палочки не вернул их на места. Должен признаться, что я получил некоторое удовлетворение, заставив один из самых престижных британских оркестров вести себя как придурков, если учитывать, что их отношение ко мне не изменилось, равно как и их гонорары. Оркестр нам обошелся в шесть тысяч фунтов! По такой цене мы действительно заслуживали развлечения.
Несколько влиятельных музыкантов присутствовало в тот вечер на концерте, среди них Джон Дэнкворт с женой Клео Лэйн. Мой отец тоже был там, а мама отправилась в Данию с будущей женой готовиться к свадьбе.
Папа посчитал своим долгом быть рядом, когда мы сели на самолет следующим утром. Времени на полноценное восстановление у меня не было. Да и вряд ли найдется время, чтобы полностью осознать всю значимость свадьбы, до самого момента, из-за… возможно из-за любви и преданности к музыке.
— Я не уверен, что поступаю правильно.
Скандинавские авиалинии проигнорировали мой резерв, хотя у меня было забронировано два места. Отец пытался подобрать слова, чтобы утешить.
— Я понимаю твои чувства, — ответил он. — это естественно. Я чувствовал себя так же, когда женился на твоей матери. Теперь, двадцать семь лет спустя, я ни о чем не жалею.
Я остановился в отеле, немного освежился и переоделся. Считалось, что видеть будущую жену до церемонии бракосочетания приведёт к несчастью. Честно говоря, я сам себя не хотел видеть, но, узрев мини-бар, посчитал, что удача и собственное состояние могут значительно улучшиться.
Глаза покраснели от недосыпа и алкоголя. Нетвердой походкой я направился к своему месту, Элинор начала шествие вдоль рядов.
— Дин фаардли, каддоодли взятен сморгасборген дин женен домен навсегда. В тупизне и эльфах? — спросил священник.
Я гордился, что понимаю датский, хотя произношение пастора смущало, но на всякий случай кивнул. Во всяком случае, даже будучи пьяненьким, я осознал, что церемония подходит к концу. Небольшая встряска кофеином, чтобы слегка протрезветь (но не до конца), чёткое осознание, что такое дело не может оставаться второстепенным. Никаких сомнений в серьезности и волшебства происходящего. Я согласился по всем пунктам. Церемония закончилась, мы были уже на полпути по дороге от церкви, и отец хлопнул меня по плечу.
— Когда ты наденешь кольцо?
— Что?!
— Твоё кольцо у меня кармане. Я же твой свидетель, забыл что ли?!
Пока мы шептались с Элинор, оба клана выглядели озабоченными. В Дании считалось нормальным и необходимым приехать в церковь с кольцами на пальцах, чтобы священник благословил брак.
Разворот на сто восемьдесят градусов, свита вновь подошла к пастору, который уже покидал собор, вероятно, чтобы пропустить парочку «Карлсбергов».
— Ммм, кольца. Мы забыли про них.
Несколько взмахов руками над нашими головами, волшебные слова, произнесенные гораздо быстрее, чем в первый раз, закрепили наш брак.
«Впервые о распаде группы я услышал от Тони Стрэттон-Смита, — вспоминает Брайан «Блинки Дейвисон. — Тони позвал меня в офис поздним воскресным вечером и сказал, что Кит принял решение прекратить действие группы после предстоящего тура.
В последнее время было много разочарования из-за отсутствия заметного прогресса в игре Ли… отсутствия интереса в улучшении мастерства.
В какой-то момент Кит хотел заменить Ли, мы с Китом вели продолжительные разговоры об этом. Рассматривали Грега в качестве замены, но я не смог работать с тем из-за его замашек суперзвезды. Далее, мы рекомендовали Ли более тщательно заниматься на басу. Думаю, на Ли это возымело действие, и некоторое время всё казалось в порядке.
Мне кажется, группа только закончила запись «Five Bridges», и мы несколько дней интенсивно репетировали с Лондонским филармоническим оркестром для концерта в Фестиваль-холле, где планировалось представить сюиту и другие популярные песни и инструментальные композиции из нашего репертуара. Группа обычно ходила в Speakeasy, чтобы отдохнуть после репетиций — вместе или по отдельности, иногда встречаясь там. После последней репетиции я отправился в клуб с друзьями из группы Family, чтобы немного выпить. Должен вам признаться, что перед тем, как идти домой, я выкурил траву. Мы выпили и чувствовали себя весело и расслабленно. Вдруг вошел Кит и уселся между Роджером Чепменом и мной.
Кит немедленно начал грузить списком последних срочных изменений. Ни время ни место не соответствовали обсуждению, и честно говоря, я спросил себя: «Что этот парень возомнил о себе?». Кит испортил вечер, о чем я ему и сообщил.
К сожалению, в результате мы послали друг друга куда подальше. Кит рванул из клуба, а я был зол как чёрт.
Утром я переосмыслил ситуацию. Я не был к нему внимателен, в конце концов, то был единственный момент, когда можно было обсудить изменения, ведь он собирался лететь в Копенгаген на собственную свадьбу, и мы не увидимся до самого концерта.
И вот нас позвали в офис Тони. Игра Ли улучшилась ненамного, Кит и я много ругались, что, я думаю, ранило нас обоих, поэтому он принял решение двигаться дальше самому. Тони сообщил нам, что Кит закончит тур и покинет группу.
Атмосфера в группе стала ледяной, кульминацией чего стала запись на ВВС. Кит полностью закрылся от нас, от преданности к музыке, творчеству, дружбе и годам успеха. The Nice закончили на минорной ноте, как и все нерешенные конфликты.
В последние годы были сделаны поправки в существующее положение, и всё теперь в порядке».
Жизнь в семейном гнезде протекала практически идеально. Вдруг как-то ночью в холле зазвонил телефон, вызволив меня из цепких объятий сна. Я глянул на часы: три утра. Пришлось перелезть через Элинор и ковылять к аппарату. «Аааа, алло?!»
— Здорово, мужик! — Грег звонит. — Извини, я тебя разбудил? Слушай, я тут подумал. Мы должны собрать группу. Я хочу играть с тобой, чувак.
Что-то внутри меня сделало стойку, но я тогда не разобрался, что именно. На столь позднее вторжение я отреагировал на автопилоте и просто пробормотал: «Отлично, поговорим об этом утром».
«Какого чёрта звонят в такую рань?», — спросила раздраженно Элинор из-за того, что кто-то нас разбудил.
Когда я ей объяснил, она перевернулась на другой бок, простонав: «Удачи и спокойной ночи!».
Вечером я нанёс Грегу визит. Бутылку превосходного красного вина открыла вульгарного вида блондинка с накладными ресницами. Как она это сделала, я так и не понял. Я полагаю, что Грегу нравились женщины с необычными талантами.
— Ты знаешь, — сказал он. — Мне как-то испортили день, когда я обедал с парнем, который ел с открытым ртом. Ужасные манеры!
Мы обсудили причины провала разных групп в нашем паршивом бизнесе.
— Нельзя никому доверять. Нужно правильно выстроить систему взаимоотношений между группой, менеджментом, юристами и бухгалтерами. Нужно работать с профессионалами. Это ключевое слово — профессионалы, и причина, по которой The Nice развалилась… плохой менеджмент.
— Опа! Погоди, — ответил я. — The Nice развалились из-за смены артистических предпочтений. Ничего общего с системой взаимоотношений. Я вообще думаю, что Тони Стрэттон-Смит — очень хороший, очень честный менеджер.
— Ага, может быть, он подходит The Nice, но мы должны идти вперёд. Я бы предпочел рассмотреть Дэвида Энтховена и Джона Гейдона.
— Кто такие?
— Они работали с King Crimson. Молодые парни, университетские. То, что нужно бизнесу, свежая кровь.
После третьего бокала вина я начал потихоньку соглашаться. Тони формировал собственный рекорд-лейбл, Charisma, ещё он сильно увлёкся скачками, вкладывая средства в селекцию чистопородных лошадей. Если я начну с новой группой, нам потребуется сто процентов внимания, а зная любовь Тони к The Nice, будет ли он так же относиться к моей новой группе? Я согласился встретиться с Дэвидом и Джоном после того, как сообщу Ли, что всё кончено.
Он, конечно, это понимал, поэтому не удивился. Ли видел, что в последнее время я отдалился и сделался безынициативным. Ли предложил не говорить Брайану ничего до конца британских концертов из опасения, что из-за эмоций тот просто выкинет палочки и исчезнет. Я согласился. Мы пожали руки. Ли пожелал мне удачи, и мы поклялись остаться лучшими друзьями.
Тони организовал прощальный концерт в Фэйрфилд-холле в Кройдоне. Билеты разошлись моментально. Он произнёс очень эмоциональную речь перед началом концерта и плакал навзрыд после концерта, когда люди подходил пожелать удачи. Мне с трудом удалось венести состояние горя и скорби. Это напоминало поминки, которые проходили по моей вине. Я быстро уехал с Элинор домой в Дрэйтон Гарденс. Там она проверила на прочность мою решимость развалить такую хорошую группу, испортив жизнь стольким людям. Вряд ли то был подходящий момент высказывать мне претензии, если учитывать, что мы ждали первенца. Но прошлое вернуть нельзя, несмотря на боль и истерзанную душу. Я похудел до 50 килограмм.»
