Выступление с Оскаром
Где-то в марте 1975-го позвонил возбуждённый Вилли Робертсон. Он часто так поступал, но в этот раз, когда здоровье отца стабилизировалось, я принял дорого друга как подобало.
— Послушай, мой мальчик, не хочешь съездить на денёк во Францию на виноградники Moët et Chandon? У меня есть тридцать пригласительных от самого Фредди Шандона. Серьёзное дело, что скажешь?
Вилли использовал слово «серьёзный» как прилагательное, означавшее, что выпивка должна быть организована по-взрослому — аспект, который мы оценили лишь повзрослев, поэтому просто приняли королевский подарок.
Я не очень люблю шампанское, но перспектива продегустировать редкие коллекционные вина с самим графом весьма привлекала. Мы с Элинор оставили дом в надёжных руках няни Аарона.
Аарон остался у бабушки с дедушкой, а мы в компании других знаменитостей, включая Гэри Глиттера и самозваную звезду Эндрю Лейна погрузились в частный самолёт в сторону земли сброженного винограда. Было весело, роуди The Who Уигги остроумными комментариями сопровождал экскурсию по туннелям, бочкам и званым ужинам, за которыми следовали ещё более экстремальные пирушки. Когда на аукционе выставили запасы шампанского урожая 1911 года в честь благотворительного фонда Нордоффа-Роббинса, каждый участник неистово старался перещеголять остальных, словно хотел доказать, чья карьера развивается успешнее.
Мы вернулись в лондонскую квартиру около одиннадцати вечера, гружённые бутылками от графа Фредди. Пока решали открыть одну из них, зазвонил телефон. Это была суссекская соседка. Она так верещала, что мы не сразу поняли, в чём дело.
— Пожар!
— Пожар? Где пожар? Где?
Она задыхалась.
— Где пожар? — спросил я.
— Я каталась на велосипеде возле вашего дома и увидела пламя из окна верхней спальни. Я позвонила пожарным, приехало семь автомашин.
— О, Господи!
Я положил трубку, а затем набрал полицию. Они подтвердили факт пожара и, да — дело серьёзное.
— Что? — спросила Элинор, войдя в комнату и готовясь налить вино.
— Стоун Хилл в огне, — ответил я беспомощно.
Элинор моментально развалилась. Я позвонил Эндрю, который в отличии от нас, приехал домой в целости и сохранности.
— Эндрю, в Стоун Хилле пожар. Я еду в Суссекс.
— Оставайся на месте. Я подберу тебя через пять минут и сам довезу, а то ты убьёшься по дороге.
Это была самая долгая поездка в моей жизни, даже не смотря на то, что за рулём сидел Эндрю. Элинор и я сидели на заднем сиденье, держась за руки и размышляя, что осталось от дома.
— Ноты, плёнки, — бормотал я.
— Моё свадебное платье — ты-то вряд ли беспокоишься о нём, — бормотала Элинор, не желая уступать.
Два часа спустя мы добрались до сельской дороги, которая вела в к нашему дому. Она была блокирована полицией, а широта трагедии начала давить сильнее.
— Я владелец поместья.
— Окей, дайте им пройти, — передал сержант.
Ночной суссекский воздух пропитался дымом. Напоминало лондонский туман. Мы прошли мимо пожарных машин и подошли к воротам. Что же осталось от волшебного дома эпохи Тюдоров? Пожарные с брандспойтами стояли во дворе, некоторые из них с противогазами на лицах входили и выходили из дымящегося здания. Я услышал, как позади меня вскрикнула Элинор. «Держите её», — закричал кто-то.
— Я должен туда войти… мои записи… ноты, — просил я пожарных.
— Извините, сэр, в здании небезопасно, — ответил офицер.
Подошёл Эндрю и попытался объяснить по поводу плёнок… важности нот. Пожарный оставался непреклонным и сказал, что перед тем, как мы приехали, на первом этаже взорвались ящики с патронами для ружья, вынеся стену спальной и кого-то из его подчиненных.
— Мы всё же рискнём, — ответил Эндрю.
Нас обрядили в шлемы и дали фонари. Следуя за пожарным, мы вошли в пекло Стоун Хелла!
Сквозь дым мой фонарь высветил ноты, которые вывалились из чердака, а теперь медленно тлели там, где была столовая. Я наступил на один лист, подобрал его, взглянул и увидел, что это была часть увертюры к «Five Bridges Suite». Остальные ноты мокли в воде от пожарных рукавов.
— Мы собрали почти всё, что можно было спасти, — сказал офицер. — И положили в студию. Что вы конкретно ищете?
— Плёнки из раздевалки на первом этаже, — я начал задыхаться.
— Её больше нет, — честно ответил пожарный.
— Они должны быть там.
— Хорошо, смотрите под ногами, — он повёл нас в ту сторону. — Лестница почти сгорела.
Всё, что осталось на первом этаже — это канализационные трубы. Ориентируясь по трубам и пиная горящие угли, я наткнулся на три тёплых ящика. Это были восемнадцатидорожечные мастер-ленты сессий «Honky Tonk Train Blues».
— Отвези их в Лондон и проверь в студии, — прохрипел я Эндрю.
Соседи предложили нам кров на ночь. На кухне нас угостили коньяком, а мы старались не слушать, как пожарные вывозят остатки нашего дома. Я взглянул на Элинор. Длинные светлые волосы спутались, но больше вопросов вызвал синяк на лице.
— Как это случилось?
— Пожарный ударил и толкнул меня, когда я закричала, что пойду в дом.
— Что он сделал?
Сосед удержал меня, потому что мне захотелось вернуться на место и найти сукиного сына, который ударил её. Должно быть, он был одним из тех, кого я развлекал, когда они приходили с инспекцией по пожаробезопасности.
— Пожарный должен был сдержать Элинор, — грустно ответил сосед.
— Как… ударив по лицу?
— Забудь, — слабо сказала Элинор. — Мы потеряли дом… лицо восстановится.
— Дома тоже можно заново отстроить, — неуверенно вмешался сосед в попытке остудить накаляющуюся ситуацию.
Оказалось непросто спрятать статьи из прессы от больного отца: все таблоиды кричали о том, что дом Кита Эмерсона сгорел до тла.
По страховке Вилли Робертсона нам предоставили дом в Лондоне, пока восстанавливали Стоун Хилл. Эндрю проверил сохранившиеся плёнки и отрапортовал, что звучат они превосходно. Во временном пристанище я закончил последнюю часть концерта для фортепиано под названием «Con Fuoco» — «С огнём». Пока я оттачивал фортепианную часть, то часто навещал Джона Майера для работы над полной аранжировкой… и тут я захотел взять паузу!
Элинор и я отправились на целый месяц в отпуск в Гренаду, Вест-Индия, чтобы научиться нырять с аквалангом в компании самого Лероя Френча, как в фильме «Голубая вода, белая смерть». Там мы получили сертификат, а затем отправились на Галапагосские острова, где провели две недели на борту лодки с подвязанными к опорам сухими плодами. У нас был повар, инструктор по дайвингу и его ассистент. Мы были предоставлены сами себе, в компании морских львов и… пусть лучше об этом расскажет мой дневник.
22 августа
После завтрака мы сошли на берег с Сомбреро Чино. Наш маленький друг морской лев узнал нас, но получил взбучку от матери, которая потащила отпрыска на другой пляж. На другом берегу мы снова попали под бомбёжку галапагосских ястребов. На этот раз Элинор осторожно уклонялась от когтей пикирующих птиц, которые пронеслись в сантиметре от её лица. Майк, Мик и я ныряли в канале, а Элинор снимала на камеру. Видимость хорошая, течение сильное. Мы увидели мурену, иглобрюха и рыбу-попугая. Затем у Мика кончился кислород, и мы вернулись на «Каткарт», повиснув на выцветшем борту шлюпки. После обеда лодка отправилась в Бальтру за припасами. Плыть предстояло три часа. Мы учились играть в нарды, а затем пошли спать. Проснувшись, мы обнаружили свежий хлеб, апельсины и выпивку. Элинор хочет сделать салат из свежих фруктов, которые подают на ужин. Вечер заканчивается разговорами, выпивкой и игрой в нарды.
23 августа
Лодка покинула мелководье, вызванное отливом и продолжила курс на Санта-Крус. Возле устья большой лагуны мы кинули якорь и сели в шлюпку. Вода мелкая, видно черепах, скатов и акул. В самой укромной части лагуны мы наткнулись на гнездовье, или пастбище белых акул — они плавают вокруг нас и иногда показываются над водой. Погода установилась отличная, и мы вернулись на лодку. Следующим пунктом назначения был остров Гая Фокса, где мы должны нырять. Майк, Мик и я ныряем вдоль крутого склона. Я сфотографировал черепаху. Мы кажется слегка потеряли друг друга из виду, Майк пошёл ко дну как кирпич, Мик никак не мог спуститься ниже, а я болтался где-то посередине. Мик вскоре всплыл, а мы с Майком с небольшим запасом воздуха попытались опуститься до рифа на глубине тридцати метров. У нас получилось, но у меня запас кислорода оставался на опасном уровне, времени осмотреться не было. Последовал сигнал подыматься. Затем мы поплыли на шлюпке к заливу Конвэй. Там нашли землю игуан. Местная игуана крупная, выглядит ярче, чем её морской собрат. Игуана роет самые здоровые норы в земле. После этого мы отдохнули песчаном пляже и вернулись на лодку как раз на отличный ростбиф Элинор.
24 августа
В конце пятичасового вояжа из Флорианы «Каткарт» остановился у острова Чемпион. После завтрака, пообещав Элинор больше не есть, мы отправились на дайвинг. Майк и я. На пути вниз вокруг плавает акула, но камера не готова. Пока я её включал, акула уплыла. Я расстроился, но мы продолжили погружение. За нами следует морской лев, а мы доплыли до пещеры в коралловом рифе. В этот раз погружение прошло без происшествий. Элинор сидела на пляже, играла в нарды с Миком, гуляла по окрестностям и загорала. Поднявшись из глубины, Майк и я собрали провиант, и все вместе провели пикник в окружении морских львов. Вернувшись на лодку мы с Майком решили ещё раз нырнуть в Девилз Краун. В этот раз было восхитительно — множество акул, барракуда и черепахи, я их сфотографировал. Иногда встречались целых три акулы на расстоянии полутора метров, по описанию совпадающих с галапагосской акулой. Сильное течение относит нас далеко от шлюпки и требуются неимоверные усилия достучаться до сонного эквадорца, ожидающего наверху. После короткого путешествия на «Кэткарте» мы причалили к заливу возле Флорианы, а затем отправились на сушу, чтобы поужинать с семьёй Уиттнерсов, проживавших здесь с 1932 года. Мы угощались вкусными блюдами — четыре смены — даже Элинор ни от чего не отказалась. Она ещё и нарушила клятву, накупив сувениров. Обожравшись от пуза, мы вернулись на лодку и отбыли.
Я вернулся в Англия заметно посвежевшим, воодушевлённым отличным путешествием и готовый к записи концерта. Кингсвэй Холл, расположенный на границе Сити, обладал лучшей акустикой для записи классической музыки. Но в то же время у него были и недостатки: отсутствовали собственные средства для записи. Если хотите записаться там, нужно арендовать большую мобильную студию и установить её возле зала, тем самым серьёзно нарушая движение. Метро, если появляется вовремя, громыхает из подземелья и вторгается в каденцию. Я был готов ко всему и арендовал здоровенный рояль Бёзендорфер для записи с очень большим Лондонским Филармоническим оркестром.
Ко дню записи я был настроен оптимистично и основательно подготовлен. Я отрепетировал самые замысловатые партии, инженеры расставили микрофоны, оркестранты расположились по местам в разном состоянии смущения. Неужели бюрократия поменяла точку зрения после всех этих лет? Как бы не так! Мне стало ясно, как только Джон Майер поднял палочку. Оркестр решил, что он играет роль Микки Мауса, дирижирующего морем в мультфильме «Фантазия». А теперь мышонку кинули в лицо водоросли. То, что рок-музыкант написал концерт для фортепиано с оркестром — уже смешно. Для них это был обычный трёхчасовой концерт. Духовики больше интересовались результатами матча по крикету, они давали друг другу советы, как лучше сыграть вместо того чтобы учить свою партитуру. Когда наступил обязательный перерыв согласно Уставу профсоюза, никто не учил свои партии. Я был очень недоволен.
Десятифутовый «Бёзендорфер», прекрасный рояль с огромным резонатором и лёгким управлением, звучал не так хорошо, как должен… как и всё общество. Я не мог играть с безразличными людьми, но у нас была ещё одна сессия. Когда и она провалилась, я объявил окончание и забрал записи с собой. Ни одна из них не была пригодна. Выходка стоила мне восемь тысяч фунтов и у меня не осталось ничего, кроме разочарования. Я отменил остальные сессии с ЛФО и отложил концерт до лучшего дня.
Директор оркестра позвонил узнать причину срыва.
— Ваш оркестр не заинтересован играть, равно как и я.
— Пожалуйста, приезжайте ко мне в офис и поговорим об этом.
Нехотя я сел за его стол. Директор оркестра явно хотел продолжения. Он хотел знать, какие проблемы возникли во время последней сессии и делал заметки самым примирительным образом. «Окей, я лично отберу лучших духовиков для следующей сессии и сделаю скидку на весь оркестр. Как вы на это смотрите?»
Я тайком забронировал студию ICT в Уэмбли и в этот раз отправил туда собственный «Стейнвей». Джона Майера я попросил кое-где упростить оркестровку.
Неожиданно мне достался активный оркестр. Впереди ожидало множество величественных моментов. Самым памятным оказалась пятая часть — «Toccata Con Fuoco» — записанная за один дубль, не считая фортепианной каденции, которую пришлось редактировать из-за шума на заднем плане. Я поднялся по лестнице в аппаратную, оркестр ожидал внизу. Всё сошлось, как надо. Неистовство огня в Стоун Хилле, грусть и, наконец, со звуком грандиозных аккордов — реконструкция. Я крикнул в интерком: «Мы закончили», и весь оркестр поднялся и зааплодировал. Эндрю хлопнул меня по спине. Это был очень величественный момент. Воодушевлённые, мы записали мою аранжировку «Abaddon’s Bolero», ранее исполненную полностью на синтезаторе на альбоме «Trilogy». Несмотря на то, что нам пришлось сделать пятьдесят два дубля, чтобы записать все части, результат получился прекрасным. Я пригласил оркестр отметить запись. Эндрю принимал заказы. Пока его ждали, он принял слегка на грудь, а я как раз раздавал ноты для «Maple Leaf Rag». Алкоголь почти не возымел действия на фейерверк Лондонского Филармонического оркестра.
Я взял записи домой и показал отцу. Не то, чтобы я хотел убедить его, что действительно могу зарабатывать на жизнь таким способом. Просто это было его мнение, а одобрение отца значило для меня всё. Он мной очень гордился! С тех пор, когда я приезжал, было так: «Не возражаю ли я, если он покажет мне аккорды к «Misty» на органе?».
В те времена выглядело нелепым, если рокер написал концерт для фортепиано. Это просто непостижимо! Запрещённая территория! Вы помните циничное замечание Бернстайна: «А сколько частей в вашем концерте?». И хотя я и оставался позитивно настроенным, было нелегко ступать по священной земле. На самом деле я чертовки боялся, что создав нечто, у меня не хватит смелости сыграть вживую.
Когда я повстречался с Джимми Пейджем в Монтрё, он высказал те же опасения. Оказывается, он написал концерт для гитары, но у него кишка оказалась тонка для записи в студии. Теперь я оказался в состоянии «Или давай делай, или вали отсюда».
Следующее письмо от ВВС, датированное 20 мая 1975 года, было адресовано Пэт Маллиган, секретарше в Manticore:
Уважаемая Пэт,
я работаю над проектом шоу Оскара Питерсона, которое мы не так давно обсуждали.
У нас будут шесть 45-минутных передач (название обсуждается) с Оскаром Питерсоном и гостями.
Я хочу включить в состав гостей современных клавишников из джаза и классической музыки, известных композиторов, которые смогут проиллюстрировать свою работу на фортепиано, а также пригласить людей, широко известных (я даже скажу, популярных персон) из других областей, но которые смогут достойно сыграть на фортепиано.
Я бы хотел, чтобы гости рассказали об их интересах в фортепианной музыке и музыке в целом, и вообще обо всём, что придёт на ум. Стиль шоу заключается в расслабленной неформальной атмосфере.
Кит Эмерсон из тех людей, которому, как мне кажется, понравится побывать гостем Оскара, и я был бы рад, если вы рассмотрите такую возможность.
С нетерпением жду ответа.
Искренне ваш,
Колин Стронг, продюсер,
Light Entertainment, газета «Вэрайети»
Эндрю и я скрылись в джазовом клубе Ронни Скотта в Сохо. Святая Святых джаза, которую Ронни создал в пятидесятые.
Для короткого выступления Оскара Питерсона отобрали лучшую ритм-секцию. Эндрю не желал отставать и заказал лучший столик в таком месте, чтобы я мог посмотреть вблизи на непревзойдённого мастера джазового фортепиано.
За сценой происходила другая подготовка, о которой я не мог знать. Я сидел и въезжал в грув Оскара. Он играл непринуждённо. Всё, что я слышал, покупал и исполнял. Это был Оскар Питерсон, величайший джазовый пианист. Когда закончился первый сет, я расслабился и осмысливал то, что услышал, но вскоре меня прервали. Кто-то незаметно подошёл к Эндрю и что-то прошептал ему в ухо.
— Окей, пошли, — обратился Эндрю ко мне.
— Куда?
— Познакомимся с Оскаром!
— У Оскара впереди ещё один сет! Не лучшее время для знакомства!
— Я всё устроил!
Ещё один фокус Эндрю, но я начал возражать. В это время шепчущий посредник несколько помедлил и исчез.
— Ну вот! Ты снова отличился! — воскликнул рассерженный Эндрю.
— В смысле?
— Это был тур-менеджер Оскара Питерсона. Я всё сделал для тебя, чтобы ты встретился с великим человеком.
— О! Спасибо, что предупредил.
Но Эндрю еще подсыпал соли на рану: «Он, наверное, вернулся в гримёрку и сказал Оскару, что Кит Эмерсон такой высокомерный хрен-суперзвезда, что не может поднять задницу со стула и пойти познакомиться!».
— Упс!
Я пару минут зализывал раны на раненом самолюбии, а затем ко мне пришла идея. Я позвал официантку.
— Принесите мне лучшую бутылку шампанского и доставьте её с запиской в уборную Оскара Питерсона.
В записке было написано: «Оскар, вы были вдохновением как для меня, так и для других. Я понимаю, что вы очень заняты. Пожалуйста, примите это в знак моей любви к вам и вашей музыке».
Спустя какое-то время официантка вернулась.
— Оскар хочет вас видеть после следующего сета.
«Наверное, не только за шампанское», — подумал я. Эндрю теперь отстал от меня и заглядывался на официанток.
Сет закончился, официантка вернулась, чтобы напомнить нам о просьбе Оскара.
Я отправился к выдающемуся пианисту, за мной неохотно последовал Эндрю, и постучал в дверь гримуборной.
— Входите, — пророкотал голос.
Вот он, в компании участников трио — Мартина Дрю (ударные), Нильса Хеннинга (контрабас). Оскар представил меня им: «Это Кит Эмерсон». Они вежливо кивнули, но было видно, они понятия не имеют, кто я такой.
— Да, чувак! Тебе не стоило этого делать, — сказал Оскар, указывая рукой в сторону неоткупоренной бутылки Moet et Chandon. — Садись. Вот что я тебе скажу.
Эндрю предусмотрительно извинился.
Под заинтересованным взглядом музыкантов ритм-секции я уселся в маленькой комнатке, и Оскар Питерсон рассказал о том вечере, когда он смотрел по телевизору Калифорнию Джэм. Увидев, как я вращаюсь на рояле, играя регтаймы и фуги, он позвонил другу Графу.
Оскар Питерсон звонил Каунту Бейси, чтобы тот посмотрел на меня?
— Мы можем пообедать вместе и обсудить новую передачу на БиБиСи, которую я буду вести?
— Ну… да, конечно.
— Отлично! Жду тебя завтра в ресторане «Меридиана» на Фулхэм-роуд в час дня.
Я как тумане выполз на Фрит стрит с Эндрю, бормотавшим ругательства.
— Эндрю. Оскар говорил обо мне с Каунтом Бейси!
— Ага.
— Не могу поверить. Два величайших джазмена говорили обо мне!
— Ага.
— Оскар хочет пообедать со мной завтра в ресторане под названием «Меридиана».
— Я его знаю. Белое здание на углу. Итальянская кухня. Симпатичные девочки, — ответил угрюмо Эндрю.
На этом мы расстались, пожелав друг другу спокойной ночи.
На следующий день в час дня я занял место за столиком Оскара. Там присутствовали люди из БиБиСи. Меня представили им, но я не смог запомнить их имена. Нам сунули под нос меню, мы заказали выпивку, а Оскар продолжал рассказывать всем, как он впервые увидел меня по телевизору. Поздним вечером сын попросил его спуститься из спальни.
«Пап.., папа! Ты должен посмотреть на это!» Ну я и спустился вниз и увидел этого парня, вращающегося на рояле вокруг собственной оси и немедленно позвонил Бейси. «Включи ЭйБиСи! Ты должен глянуть на того парня», — говорил Оскар.
Во время его речи люди часто кивали в мою сторону и улыбались. Но это был столик Оскара, он правил балом. Его обаяние, красноречие в этот раз тронули меня глубже, чем его игра, на которой я вырос. Я почтительно склонился перед лицом Бога.
— Та запись «Chicago»… я часто ставил её на проигрыватель, слушая определённое место снова и снова, чтобы выучить соло.
— Да? Что за запись? Я столько раз играл «Chicago», что уже потерял счёт.
Я несколько недель учил рефрен одной из его многочисленных импровизаций в 18-летнем возрасте. Я мог пропеть его среди ночи… и так и сделал.
— Нет, — ответил Оскар, принимаясь за еду. — Не помню такого.
В процессе подготовки я сказал Оскару, что хотел бы использовать Биг Бенд БиБиСи в моей композиции «Barrel House Shakedown», а также предложил, что неплохо бы сыграть вместе «Honky Tonk Train Blues», так как сингл с ней взбирался на вершину английских чартов. В Италии он уже занимал первое место несколько недель. Оскар не возражал.
За ночь перед записью на телевидении я запаниковал. Я не мог заснуть, беспокоясь о том, что следующим вечером буду играть вместе с одним из своих кумиров. Я выпил две таблетки снотворного, запил коньяком и отрубился.
На следующий день, прибыв в театр Хаммерсмит, я увидел Эндрю Лейна, который проверял, чтобы всё было как надо. Его вид выдавал не меньшее волнение, чем у меня. Два рояля стояли друг напротив друга. Мой специально расстроили под стиль хонки-тонк, а инструмент Оскара просто дожидался своего хозяина.
Постепенно прибывали музыканты оркестра. Карл Палмер напросился на шоу, и я в конце концов согласился, после того, как он пообещал замаскироваться, надев очки.
Раздали ноты музыкантам. У Оскара была своя ритм-секция, у меня своя, с Карлом Палмером в тёмных очках; чтобы его не узнали. Оскар сел за рояль и попросил указать, когда ему вступать. После первого прогона «Honky Tonk Train Blues» он сказал: «Хорошо! Когда ты дашь знак, чтобы я сыграл, я начну со своей ритм-секцией». Понятно.
Как можно деликатнее я дал всем новые инструкции и удалился в гримёрную ждать своего выхода. Эндрю заглядывал время от времени, но чем ближе подходило время, тем сильнее я паниковал. Я глотнул коньяка и на какой-то момент мне сильно захотелось взять и убежать из студии. Болтаясь по коридору я встретил Оскара, направлявшегося на сцену.
— Какой будет первый вопрос ко мне? — спросил я его.
Оскар лишь рассмеялся и оставил меня мерить шаги по гримёрке.
Шоу прошло успешно. Записи передач «Оскар Питерсон представляет…» были показаны в начале следующего года. Программа с моим участием вышла на БиБиСи 6 апреля 1976 года, как раз перед рождением второго сына, Дэймона. Вы могли видеть программу на видео. Стресс от участия сказался и на мне, и на Эндрю.
