Парни ведут себя плохо
В сентябре 1968 г. «Америка», сингл The Nice, просочился и на Континент. В Швейцарии местный чарт выглядел так: 1. “Hey Jude”, The Beatles; 2. “Heavenly Club”, Les Sauterelles; 3. “Hello, I Love You”, The Doors; 4. “I’ve Got a Message”, Bee Gees; 5. “Fire”, Arthur Brown; 6. “America”, The Nice. И вновь мы отправились осваивать новые территории.
Верный фургон «Transit» вывез нас из Лондона. Оборудование сложено в задней части машины — и вот мы загрузились на паром в Харидже, чтобы пересечь суровое Северное море и оказаться в Ютландии. Брайан с Дэйви прихватили пару таблеток кислоты, чтобы скрасить путешествие. Но как только мы отчалили, стало очевидно, что поездочка будет сущим адом. Никаких искусственных стимуляторов не нужно. Корабль мотало, как пробку в джакузи. Условия в каютах под палубой иначе, как преисподней, назвать нельзя. Поэтому я пробрался в бар, где встретил База и Ли, пристегнутых r выпуклым самолетным креслам и посасывавших двойной виски. Вскоре обнаружилось, что сидеть в баре тоже небезопасно. Бутылки летали при каждом ударе волны, при каждом ощутимом толчке какой-нибудь неприкреплённый предмет мебели мог взмыть по непредсказуемой траектории и просвистеть рядом с вами. Так что я оставил мужественных Ли с Базом дальше выяснять, что цвет адреналина — коричневый, а сам нетвёрдой походкой спустился вниз, лёг на койку и пристегнулся. По дороге я натолкнулся на очень зелёного барабанщика.
— Чёрт побери, эта поездка стоила мне двадцать фунтов, большую часть которых я только что выблевал, — заявил Блинки.
Дания всё еще привыкала к The Beatles, не говоря уже о длинных волосах. Где бы мы ни появлялись, создавался переполох. Ресторан найти было почти невозможно. «Прекрасный, прекрасный Копенгаген», — пели мы с долей иронии, въезжая в город. Несмотря на все опасения, мы выступили очень хорошо в заведении Rock House, который местные с любовью называли Shit House.
Я всегда поражался: в какой стране мы ни были, на каком бы языке там ни говорили, Ли всегда умудрялся устанавливать взаимоотношения с противоположным полом. «Устанавливать взаимоотношения» — ключевые слова. Поселиться в соседнем номере, означало жить на разломе Сан-Андреас (разлом на западе США, причине крупных землетрясений в Калифорнии — прим.пер.). Всё, что висело у вас на стене, гарантированно утром окажется на полу. В этот раз землетрясением оказалась леди по имени Элин, полненькая темноволосая комета, которая могла выпить не меньше, чем Ли.
Чтобы не слышать очередные порции «рампи-пампи» силой в 6,5 баллов по шкале Рихтера, тихой и одинокой ночью я направился в бар под названием «Революция». В помещении было полно народу, люди толкались у бара, чтобы занять лучшую позицию и смотреть на девушек, танцующих в клетках, свешивающиеся с потолка. Я не смог подойти к бару и вынужден был смотреть на действо поверх голов.
Я уставился на одну из клеток. Стройная блондинка, едва прикрытая чем-то наподобие мини-гавайской травяной юбки, привлекала наибольшее внимание. У неё была очень гибкая фигурка, с небольшими формами. Клетка спустилась на пол — вид стал намного лучше, и центр мироздания сместился от бара туда, а мне наконец удалось взять пиво. К сожалению, девушку мгновенно окружила орда мужиков, с одной единственной мыслью, впрочем, такой же, как и у меня. Только у них лучше получалось предложить ей выпивку. Я глотнул Карлсберг, и на меня нахлынули мысли о Клео. Где она сейчас? Что она делает? Какая новая рок-звезда вытворяет с ней «рампи-пампи»?
На меня навалилась депрессия. Но пока депрессия пускала корни, во мне прошёлся вихрь, когда я издали посмотрел на девушку из клетки. Предметом беспокойства были пухлые губки, как у Брижит Бардо, и тело Твигги. Что за причёска у нее? Не важно, мне стоит убраться оттуда как можно скорей!
Следующие дни были просто кошмаром. Мы мотались на десятиградусном морозе по Швеции и Норвегии. Последний концерт проходил на причале. Я помню, как молодая девушка взобралась на сцену во время исполнения «Rondo» и начала снимать с себя одежду. Ли немедленно подошел к ней после шоу. Я и сам вёл себя нехорошо: не помню её совершенно, кроме того, что некоторое время спустя почувствовал шевеление у себя в общественном месте, и это был не член. Я помню истории, как Small Faces гоняли «мандавошек» по стеклянному кофейному столу ПиПи Арнолд, а затем раздавливали их между монетками. Если бы я находился в англоязычной стране, то без проблем бы обратился к фармацевту за нужной эмульсией и оросил всё пространство. Но это была Скандинавия, и я не хотел идти в аптеку и жестами и мимикой рассказывать о своём затруднительном положении.
Роуди предложил лосьон после бритья. Я купил флакон Old Spice и обильно оросил свои яйца. Проснувшись на следующее утро, я увидел, что мои орешки приняли форму двух каштанов — каштаны, которым нужно дать высохнуть на солнце, чтобы я мог снять с них кожуру, как с яблок. Что ж, по крайней мере, «вошки» исчезли.
По пути из Орхуса в Ютландию мы остановились в придорожном мотеле, чтобы пополнить запасы. В прокуренной таверне было тихо, пока мы не вошли.
— У вас есть smorgasbord (шведский стол — прим.пер.)? — спросил я фермера за барной стойкой.
— Nye!
— Логично. Светлого пива, пожалуйста.
Пиво подали грубо, бармен бросил на меня острый проницательный взгляд. Наше появление заставило завсегдатаев покинуть свои места и подойти к нам, чтобы убедиться, действительно ли эти хиппи помылись. Ли успел осушить половину бокала, а я вдруг заметил, что волосы Дэйви внимательно рассматривает неряшливый фермер. Дэйви был так обдолбан, что не замечал, как его рассматривают в паре сантиметров от себя. Честно говоря, он вряд ли понимал, в какой стране и на какой планете находился.
«Я думаю, что нам надо быстро отсюда сваливать, пока не начались проблемы», — произнёс Баз, оценив уровень безопасности небольшой частички планеты, в которой находился. Но, пока мы собрались с мыслями, проблема появилась быстрее, чем соло Блинки, подняла нас за ворот и вышвырнула на улицу. Что это было, мы поняли только по дороге на порт Ютландии.
— О нет! — завопил Дэйви. — Я кажется оставил там свой паспорт.
— Хрен с ним, чувак! Я не собираюсь возвращаться туда за ним, — ответил Баз.
Еще один удар, на этот раз от двигателя фургона. И мы разом проснулись. «Господи, не дай нам застрять в этой сраной дыре», — такова была общая мысль. В конце концов мы затолкали фургон на паром, где встретили Fleetwood Mac с легендарным гитаристом Питером Грином! Они только что закончили вояж по Европе примерно в том же неприятном стиле, что и мы. Баз с Ли задружились с ними в баре, а я согнал пианиста с инструмента и наигрывал рег-таймы с буги-вуги со скоростью тысяча миль в час. В Харидже мы стали всеобщим посмешищем, и только благодаря щедрости и доброте Fleetwood Mac, которые помогли вытолкать фургон и бесцеремонно взяли нас на прицеп, смогли доехать до Лондона. Мы перед ними в большом долгу!
По возвращении в Соединённое Королевство оказалось, что тираж «Америки» превысил пятьдесят тысяч копий. По этому поводу Disc написал: «Странно для такой старой широко известной песни, но версия, представленная The Nice с необычайной драмой и возбуждением, олицетворяет дух чикагских беспорядков, страха и насилия, которые по всей вероятности витают в Америке в 1968-го».
Несмотря на явную причину праздновать успех, поведение Дэйви выходило за рамки предсказуемости, что вызывало у группы беспокойство. Нам приходилось мириться с его опозданиями, но постоянная настройка гитары на сцене, даже посреди номера — это было что-то. Иногда Ли обзывал его Дэйви О’Лост (Потерянный). Ещё хуже проходили поездки в машине, на обычную беседу он реагировал бормотанием. Он не разговаривал, но когда это происходило, обычно он обращался к самому себе, зачастую с тихим смехом.
— Круто.
Остальные лишь озадаченно переглянулись: беспокойство нарастало.
— Что круто, Дэйви? — спрашивал Ли, не совсем понимая что к чему. Мы с Брайаном делали вид, что увлечены мелькающим мимо пейзажем.
— Круто, — отвечал самому себе Дэйви снова.
«Восход Эпохи Водолея» не затрагивал нашего Стрельца-гитариста. Вода лишь портила стрелы, а из-за опозданий их и пускать было некуда. Для передачи «Colour Me Pop» нас сняли на плёнку во время выступления в Фэйрфилд Холле, Южный Лондон, а позже в «Марки», где мы впервые вышли на сцену втроём из-за отсутствия Дэйви. Он забыл о концерте и Баз позвонил ему домой в Дрэйтон Гарденс.
— Не желаешь смотаться в «Марки», Дэйви?
— Зачем? Кто там?
— Ты, долбаный идиот!
Ли очень постарался спеть высокие партии Дэйви, и к моему облегчению мы всё равно отыграли здорово. Но у меня не было смелости, ни у кого из не было, чтобы расставить точки над «i». Мы любили его, но он должен был бросить свою пагубную привычку, хотя бы ради себя. Я струсил и поручил выполнить грязную работу нашему менеджеру, Тони Стрэттон-Смиту.
Это мне до сих пор доставляет боль. Дэйви, по словам его сестры, был в слезах ещё очень долго. Утешит это его или нет, но гитариста мы так и не взяли.
Я прослушал яркого молодого гитариста, Стива Хау, которого Ли, Брайан и я считали единственным, кто заполнит образовавшуюся пустоту. И хотя «вибрации» были отличные, два дня спустя Стив позвонил мне и сообщил, что собирает собственный коллектив.
Группа станет известной под названием Yes (Эмерсон ошибся: Хау собрал Bodast, а к Yes присоединился лишь в 1970-ом – прим.пер.).
Теперь нас осталось трое. Ответственность за вокал полностью легла на Ли. По крайней мере, мы могли слышать друг друга. В результате группа превратилась в очень плотный и цельный бэнд. Мы перебрасывались идеями с Ли, иногда подключался Блинки, выкрики которого доставляли истинную радость, когда он ритмически реагировал на мои гармонические отклонения, заставляя Ли ещё больше колбаситься на сцене.
«Ars Longa Vita Brevis» была готова к записи, но без гитариста звучала плоско даже после двух сессий звукозаписи, с расчётом на ещё одну. Поняв, что захожу в тупик, я сконцентрировался на оркестровке с помощью аранжировщика, который скрывал свою гомосексуальность. Его нашел Тони Стрэттон-Смит.
«Вчера у меня был самый лучший секс, хотя он был намного старше меня, а на утро попросил оплату. Ты можешь в это поверить?» — говорил он, обильно потея. Мы работали за фортепиано в тот момент. Такое смелое заявление очевидно рассматривалось как тест. Не найдя интереса с моей стороны, он быстро переключился на работу и больше не ставил нас обоих в неловкое положение. Его «Ars Longa» однозначно растрачена напрасно.
Джон Пил, в будущем диск-жокей, напишет в журнале Disc: «Crazy World or Arthur Brown, Procol Harum, The Nice, Pink Floyd, The Doors, Tyrannosaurus Rex, Cream. Семь совершенно разных групп имеют одну общую черту: все они начали свою жизнь в андерграунде, но вознеслись над землёй в заоблачные вершины чартов.
Плюс сонм других исполнителей, которые никогда не фигурировали в хит-параде, но хорошо продают свои записи, включая Big Brother and the Holding Company, Ten Years After, Jefferson Airplane, Iron Butterfly, Steppenwolf, Incredible String Band, и большинство набирающих популярность блюзовых групп.
Андерграунд дал всем им толчок, из лондонского UFO или голливудского Whiskey A-Go-Go до Голливудской чаши или Альберт Холла. То, что модно в андерграунде сегодня, будет популярно в стране на следующей неделе… или в следующем году».
Основательное обозрение, невинное в контексте, но всем известно, что автор ревновал к успеху других, кроме своего, конечно. Музыка и музыканты должны знать своё место. По мнению Джона Пила. Неудивительно, что пару лет спустя тот же Джон Пил напишет об ELP как об «пустой трате таланта и электричества». Вознесясь в заоблачные высоты в рядах божественной иерархии британского радиовещательного сообщества, он продолжал предостерегать группы о вреде успеха.
ELP были не одни, кто подвергся «Пилингу». Следующий анекдот стал подлинным шедевром индустрии популярной музыки. Хотя, возможно, он напрямую не относится к Джону Пилу, но имеет все шансы таковым быть.
Обычно в те деньки, если ты хотел получить хорошую рецензию, то должен отдать на растерзание некоторым музыкальным критикам гибкую пластинку. Сегодня для этого есть кассеты, компакт-диски и, если вам повезёт, DAT-кассеты.
Одна такая гибкая пластинка, к счастью или несчастью, попала в руки обозревателя, который отреагировал на разреженность звука, что было типично для того артиста, переживавшего минималистский период. Слышимые щелчки усилились в частоте и темпе к концу записи, что привело обозревателя к оригинальному изобретению под названием «ритмичное акселерандо». Выяснилось, что по ошибке прослушана бракованная вторая сторона, которая была перечеркнута двумя полосами — вертикальной и горизонтальной.
Запись «Ars Longa Vita Brevis» шла полным ходом, и я впервые столкнулся с бюрократией под знамёнами Британского камерного оркестра. Мы включили фрагмент Третьего Брандербургского концерта Баха, что среди музыкантов оркестра стало яблоком раздора. Во время перерыва, предписываемого профсоюзом, я случайно услышал разговор в туалете двух оркестрантов.
«Ты можешь поверить, сколько шума производят эти длинноволосые рок-н-ролльные поганцы? Хорошо, что я захватил вату для ушей».
«Не верю, что они взяли такой темп для «Брандербурга», слишком быстро», — ответил другой.
Перерыв закончился, я врубил громкость органа еще больше. Мы получили то, что хотели в третьем дубле, вероятно потому, что оркестру не терпелось быстрее свалить из студии.
В сентябре шестьдесят девятого к нам пришло официальное письмо с печатью Букингемского дворца: «Принцесса Анна просит The Nice выступить на выпускном балу школы Бененден в ресторане Quaglino’s в районе Сент-Джеймс». Это такая честь — получить приглашение от королевской семьи сыграть на гулянке бывших одноклассниц, что мы незамедлительно приняли его из страха быть заточенными в Тауэр мамой Её Высочества. Эдмундо Росс со своим оркестром (что-то типа псевдо-латиноамериканского коллектива) играл во время ужина. Мы же предполагались как наиболее рискованный акт, который, полагаю, был необходим в таких мероприятиях высшего общества. Daily Sketch отрапортовала перед концертом: «Говорит миссис Элизабет Далримпл: “Я не знаю, кто такие эти ребята и что они играют. Надеюсь, они не сделают ничего сомнительного”».
К моменту нашего выход на сцену было уже очень поздно. Принцессы Анны и след простыл, а дебютантки высшего света со своим сопровождением уже хорошо накачались «горючим». К несчастью, у нашего техника База возникли проблемы с Хаммондом, вероятно из-за плохо прикреплённой лампы. Баз знал устройство Хаммонда очень хорошо — каждый вечер ему приходилось настраивать инструмент перед концертом. Публике нужно как-то объяснить задержку, пока пьяные совсем не отрубились.
«Сбацайте рок-н-ролл, чуваки!» — орали и топали ногами они в пьяном угаре. Необходимо что-то сказать народу.
«Мы приносим извинения за задержку, — произнес, выйдя на сцену, Ли. Ему удалось спрятать свой северный акцент и выдать спич на чистом окфордском. — Как только орган починят, мы выйдем на сцену».
«О! У него проблемы с органом», — выкрикнуло какое-то чудо со срезанным подбородком.
Ли, не думая о последствиях, выпустил джордийскую пулю прямо от бедра, попавшую точно в цель и срикошетившую на остальных.
«Да, приятель. Судя по твоему птичьему лицу, у тебя тоже проблемы с органом!»
Мы привыкли к неприятию, но такая прекрасная прямая ремарка могла испортить выступление, что собственно и произошло. Когда, наконец, The Nice вышли на сцену, зрелище вокруг было жалким. Группа терзала инструменты, а новая аранжировка «Карелии» Сибелиуса не очень подходила для танцев, что честно говоря, ожидали от рок-н-ролльной группы. Мучения прекратились только когда администрация попросила прекратить играть. Они ненавидели нас, мы обиделись. Мы играли слишком громко. Пилюля стала горше от того, что принцесса Анна так и не приехала на балл. Группе ничего не заплатили.
Никакого объяснения об отсутствии принцессы не было, извинений из Букингемского дворца тоже. Позже, при разговоре с Джо Кокером он поведал мне такую историю.
«И вот он я, сижу в баре клуба Revolution. Moby Grape зажигают на сцене. Знакомлюсь с цыпочкой, которую, кажется, где-то видел. Я решаю, что она дает мне полный вперёд. Я заигрываю с ней, пока она не отлучилась в дамскую комнату. Вдруг откуда ни возьмись появляются два типа в костюмах и кепках, типа должностных лиц, и просят, чтобы я переключил своё внимание с принцессы Анны на кого-то другого!»
«Ты клеил принцессу Анну!», — только и вымолвил я.
«Ну, — ответил Джо, слегка смутившись. — Я был в жопу пьян».
Как я выработал свой звук?
Несмотря на то, что мне отказали в сервисном обслуживании в главной компании по ремонту органов в Лондоне, по их словам, из-за того, что «я не относился к инструменту с уважением», Майкл Гомез из музыкального салона St Giles сообразил, что в моём лице приобретёт постоянного клиента и решил эту проблему.
«Чтобы получить настоящий звук, я подключил к Хаммонду усилитель Leslie 122R. Для всяческих безумных эффектов я подсоединил аттенюатор к 100-ваттному усилителю Marshall Super, работавшему в связке с усилителем Impact с четырьмя двенадцатидюймовыми динамиками, а также с датчиком давления с 18-дюймовыми динамиками Goodmans и 8-дюймовыми рупорами Vitavox».
В рецензии на «Ars Longa Vita Brevis» Record Mirror написала в выпуске от 16 ноября 1968 г.: «…результатом явилась особенная пластинка, которая поставит The Nice на карту поп-музыки с ярлыком “музыкальная исключительность, очень оригинально и задает нужное направление в будущем”».
Мы наняли фотографа Джереда Манковитца для фотографии на обложку, полностью доверившись его идеям. Поход в медицинский центр на Слоун стрит, где нас должны напичкать веществами, подсвечивающими внутренние органы при рентгене, рассматривался как прикольная затея. Я же не особо был в восторге. В последний раз мне доводилось иметь дело с иглами, когда я получал уколы в задницу, область, ошибиться в которой не приведет к фатальным последствиям. Но попасть иглой в мою вену равнозначно выбить 180 очков по двигающемуся дартсу. Стоп! Мы делаем это ради рок-н-ролла.
:format(jpeg):mode_rgb():quality(90)/discogs-images/R-6804202-1492488805-5906.jpeg.jpg)
С облегчением я воспринял новость от встретившего нас у входа в клинику Джереда, что доктора отказались так неосмотрительно рисковать во имя «того самого». Нас всего лишь просветят рентгеновскими лучами. Я вошел первым, следом за мной Брайан с Ли. Мы уселись вокруг стола в приемной, а в это время фотограф делал снимки.
— Можно вас на пару секунд, — попросил доктор, кивнув в моём направлении.
— Чёрт… что там могло стрястись?
— Отлично, — ответил Брайан, хихикая. — Тони понравится управлять делами мёртвого артиста.
— Да ладно вам, ребята.
— Присаживайтесь, — сказал врач, прикладывая снимки к освещенному экрану.
— Вы в курсе о своей проблеме? — спросил он, указывая на область груди.
— А что за проблема? — в свою очередь спросил я, уставившись в расплывчатую картинку, а сердце учащенно забилось.
— Эта! Сломано два ребра… вы что, не знали?
— Ну, теперь вы довели до моего сведения. А то я не понимал, почему когда чихаю, меня перекашивает всего.
— И как это вы умудрились?
— Должно быть на концерте в Scene Club, в Нью-Йорке… производственная травма, полагаю.
— Вы сломали рёбра, играя на клавишах? Не думал, что это такая опасная профессия.
— Смотря как играть на них.
Доктор почесал затылок. «Ладно. Кажется они сами по себе неплохо заживают». Получившаяся фотография выиграла награду журнала New Musical Express за лучшую поп-обложку 1968 года. Record Mirror присвоила нам второе место как инструментальной группе (Первое заняли The Shadows, на третьем оказались Booker T and the MG’s). «Америка» попала на пятое место синглов. Тони Стрэттон-Смит был воодушевлен; если производственные травмы не представляли большой угрозы, то послать нас в район военных действий вообще проблема.
Ежегодный марш оранджистов (членов Ирландской ультрапротестантской партии) в Белфасте прошел с большими сложностями. «Подмастерья» (ремесленники-протестанты, принимавшие участие в защите ирландского города Дерри от католиков) не могли отказать себе лишний раз пройтись перед католиками. Для большинства ирландцев — это ещё один повод напиться. Недавние студенческие демонстрации в Королевском университете Белфаста привели к образованию движения People’s Democracy 9 октября 1968 года, возглавляемой Бернадетт Девлин, кандидата от радикальных социалистических республиканских юнионистов. Она была в числе организаторов фестиваля в Белфасте, куда пригласили The Nice. Мы оказались среди сонма различных революционных партий и огромного количества флагов, которые студенты требовали сжечь. Страна великих смятений, и я не мог этого понять.
Когда мне было десять лет, я не раз проводил каникулы с родителями у двоюродного брата Алана. Там я учился плавать в большой заводи, оставшейся от прилива в песках Бангора. Дорога Гигантов (местность, где находятся около 40 000 соединенных между собой базальтовых (реже андезитовых) колонн, образовавшихся в результате древнего извержения вулкана) растянулась аж до пещеры Фингала в Шотландии. Построенное человеческими руками скоростное шоссе М1 распространялось повсюду ещё быстрее. Мы невинно топали ногами под звуки больших волынок оранджистов, когда они гордо маршировали с веселыми размалёванными флагами. На меня это произвело такое же глубокое впечатление, как и Телониус Монк, когда я услышал его впервые. И вот я снова оказался здесь, годы спустя. В воздухе витала неопределенность: если бы кто-то из нас топал ногами слишком истово, то вполне вероятно дотопался бы до небес господних.
