Восток манил и притягивал. Страна восходящего Солнца. Единственная западная группа, прежде выступавшая там, насколько мы знали — Pink Floyd (Наивный! Извините, не смог сдержаться — переводчик). Мы не могли скрыть волнения перед возможностью слетать на другую часть мира и сыграть перед представителями культуры, которую мы видели только в журнале National Geographic. Был арендовали частный чартерный рейс для группы с персоналом, восьми тонн оборудования и команды журналистов. Поскольку мы имели, по крайней мере мы так думали, несколько свободных дней перед всего двумя концертами — один в Токио, второй в Осаке, – я решил взять с собой на неделю Элинор, оставив Аарона на попечение родителей.
— Добро пожаловать на Ниппон Эйрвэйз! — сказал Карл. — Сначала ничего нипон-нятно, зато через 15 часов, если повезёт, всё нипон-чём.
Загружаемся в самолёт, с первой минуты закатывается гигантская вечеринка, стюардессы раздают литрами национальный алкогольный напиток — саке. Элинор, хлопнув тёплой и невинно выглядящей на первый взгляд жидкости, пока играла с Грегом в шахматы, так набралась, что её пришлось оставить в самолёте, когда мы сели на дозаправку в Анкоридже, штат Аляска. А сами отправились смотреть на эскимосские танцы в зале ожидания местного аэропорта, украшенного чучелами белых медведей. Под одним мы прочли следующую надпись: «Его голова — сплошной рубец, показывающий агрессию по отношению к себе подобным и таким, как грозные моржи. Только человеческое ружье смогло лишить его жизни, и он не отступил перед вооруженным до зубов взводом. Китовый жир вытекал у него из пасти целых двадцать минут с момента последнего вздоха».
— Неплохо, старик, — в голосе журналиста/издателя Кита Олтэма слышались нотки раздражения и сарказма.
— Прикольное место, однако, — подтвердил Грег. — Нужно подумать о концертах здесь, не ради заработка, но за трёх живых медведей в качестве оплаты, которых можно отдать в заповедник или просто отпустить на природу.
Договорившись снова вернуться к теме, мы вернулись в самолёт.
Полёт над льдами казался бесконечным, мы развлекались, как могли: читали, слушали магнитофон… пили. Наконец, на горизонте появилась Фудзияма, выглянувшая из пушистых облаков, подсвеченная с одного бока лучами послеобеденного солнца. При снижении я пошел в кабину пилотов, это было незабываемое впечатление. Страна Восходящего Солнца медленно возникала перед нами.
В поездку мы взяли много хрупких вещей. В одной руке я нёс новенький портативный магнитофон, в другой — сумку с кассетами, на которые дома переписал несколько любимых альбомов. В зале прилётов ощущалось явное возбуждение.
— Я думаю, они ожидают Фрэнка Синатру, — пошутил Олтэм.
Паспортный контроль пройден, тёмные двери раскрылись, и мы словно вошли на арену гладиаторов. Я видел фрагменты концерта The Beatles на стадионе Ши, но то, что ожидало нас, не шло ни в какое сравнение. Melody Maker сообщала: «В долю секунды ELP попали в лавину. Бледный, охваченный паникой Эмерсон пытался сохранить магнитофон. «Возьми его себе, ради всего святого», — орал он кому-то, протягивая агрегат, а сам в поисках укрытия нырнул куда-то».
В аэропорту насчитали около тысячи вопящих японок, желавших нас. После пятнадцати часов в пути без сна, когда нервы на пределе, в панику впасть легко, и мы бросились врассыпную в разные стороны. Совершенно непонятно, проявляет встречающая делегация гостеприимство или они просто в восторге видеть нас. Никто из нас ничего не мог разобрать. Мы находились в незнакомой стране, с таинственными культурой и языком.
Мне удалось выбраться на улицу, потеряв из виду Элинор, но вскоре я успокоился, узрев, что о ней позаботился кто-то из персонала. Ныряя, как пингвин, я увидел автобус с дорожными рабочими в касках, готовящихся к вечерней смене. Я запрыгнул к ним, скрываясь от преследователей. Блин, вы бы видели их лица! Во-первых, средний рост японцев составляет примерно 170 см, они все черноволосые. Я не самый высокий английский парень, но даже если мои 1,80 м не удивили их, то длинные светлые волосы и черная кожаная куртка точно должны были.
За исключением приветственной процессии японцы как-то странно показывают удивление и другие эмоции. Обычно они сдержанны, но раскрываются в самый неожиданный момент. Я это быстро понял. Когда я запрыгнул в рабочий автобус, они видимо решили не думать о моём появлении, принимая меня за избранного, достигшего недоступные им высоты.
— Привет! Очень рад оказаться в вашей прекрасной стране. Может кто-нибудь одолжить каску?
Они смотрели назад. Я выглянул из окна, обеспокоенный, куда все делись. Автобус двигался по направлению к участку работ.
Чуваки, я подумал, что… это… классическая ситуация. Наконец-то я «Чужак в стране чужой» (роман американского писателя Роберта Хайнлайна — прим.пер.).
Мои новые коллеги, из вежливости предоставили мне свободного места больше, чем требуется, пока я с нетерпением высматривал через окно своих. Мимо пронёсся лимузин с Грегом, курящим на заднем сидении.
«Козёл!» — прошептал я, ощущая несвежее дыхание после 15-часового перелёта. Но когда перед выездом из аэропорта автобус притормозил, я увидел следующий лимузин и спрыгнул с автобуса, покинув новых сослуживцев, наскоро помахав им на прощанье. Я упал почти перед носом лимузина, чтобы он остановился, и залез внутрь.
Чудесным образом, там оказался Крис Уэлч. Он сохранил мои кассеты и магнитофон, но, отдышавшись, я обнаружил, что с кисти исчез бирюзовый браслет. И хотя я не любитель носить украшения, я питал особую слабость к этой штуке, потому что мог играть с браслетом на руке.
В холле токийского Хилтона я встретил Элинор. Я был неприятно удивлен, как по западному выглядело вокруг. Но вселившись в номер и просмотрев меню, я ещё больше впал в депрессию. Мы пересекли пол-мира, чтобы увидеть американский пейзаж? Я ожидал увидеть соблазнительные названия японских блюд. Что-то типа хлопья-оригами или хотя бы восхитительные карликовые фрукты рядом с бананами. Вместо этого меню предлагало гамбургеры и сандвичи с беконом. Япония должна быть более экзотичной!
Ди Энтони не смог поехать с нами, потому что у него не было японской визы. Зато его семидесятилетний отец имел doo wah diddy, и хотя у сына была doo wah diddy, diddy dum dum, но без визы никак.
Вскоре мы узнали, что неделя перед концертами расписана встречами и интервью буквально с заселения в отель.
— Щито вы думаете о пуриеме в аэропоруте? — спросил первый радио-интервьюер.
— Несколько сверх меры, — мой ответ. — Я расстроен потерей любимого браслета в давке.
— Ха, так?
Утром следующего дня на стойке администратора оставили посылку с запиской: «Дорогой Эмерсон-сан, так жаль. Весь были рады увидеть Вас впервое. Пожалуйста извините. Я схватила Вашу руку, а браслет слетел. Не подумайте плохо о японцах. С любовью Йоко.». Внутри лежал браслет. Я был тронут. Я предложил награду и, конечно, позвонило с тысячу девушек по имени Йоко.
Я переехал с Элинор, как нам пообещали, в настоящий японский отель. С меню, полным кулинарных изысков, и меблировкой для лилипутов. Мне это напомнило о второй комнате в Эрлс-корте, с матрасом на полу, только более фешенебельной и дорогой. Мы заполнили форму заказа завтрака (два японских завтрака на 9-00) и повесили её на дверь перед тем, как улечься на отдельные раскладушки. Пять часов спустя завтрак подали; я в это время принимал душ. Надев кимоно, я приступил к удовлетворению кулинарного любопытства: что за восточная тайна находится под крышками.
Рыба?!
Это должно быть, какая-то ошибка. Я заказал завтрак, а не ужин.
Я позвонил обслуживающему персоналу только для того, чтобы узнать, что то, что я заказал — на самом деле завтрак. Рыба.
На повестке дня значилось гораздо больше встреч и визитов, чем мне казалось достаточным. Бейсбольные матчи, посещение завода Sony, театр Кабуки. Я использовал отвлекающую тактику и смылся от Элинор под предлогом встречи на заводе Sony. На самом деле мы с несколькими журналистами отправились в японскую баню. Подрывная информация просочилась наружу. Пройти мимо историй о мыльных матрасах с податливыми японками, копошащимися между ног невероятно трудно.
На самом деле баня оказалась оздоравливющей процедурой. Я сидел в ванне и чистил зубы свежей щеткой. В это время накачивали матрас и покрывали его пеной, а мы сидели в закрытой комнате для ВИП-гостей и смотрели на водопад. Это был не лучший оргазм в моей жизни, но надо было ответить вежливость на усилия, которые приложила девушка.
Один из журналистов был уязвлён. «После того, как она сделала дело, то вылила ведро воды на меня, чтобы всё смыть. Я чувствовал себя полной неряхой!»
В Англии я купил фляжку для коньяка, но в Японии был разочарован его стоимостью. Вместо этого, я залил туда саке, которое сопровождало меня во время бесчисленных визитов и интервью. Длинный день подходил к концу, и я сделал несколько глотков, думая, что интервью закончились.
— Осталось еще одно интервью на радио и всё, — сообщил тур-менеджер.
— О Господи! Чё ты не сказал раньше? — заныл я.
Мы приехали на радио-станцию, поднялись на лифте и вошли в комнату, полную школьников.
— А чё эта они тут делают? — пробормотал я и глотнул жидкости.
Переводчик тихо сказал, что здесь собрались дети из близлежащей школы, они жаждут задать Эмерсон-сану много вопросов.
Я старался, как мог. Вскоре я заметил, что дети кивают в сторону рояля в углу комнаты и выжидательно улыбаются мне. Когда они уразумели, что я намёка не понял, переводчик прошептал: «Эмерсон-сан, вы доставите детям большую радость, если сыграете».
«Пожалуй, нет. Пусть зададут еще вопросы».
Когда стало очевидно, что выбора нет, я кое-как встал на ноги и, пошатываясь, пошел к роялю под громкие аплодисменты.
— Вы бы не могли сыграть «London Bridge Is Falling Down»? (популярный детский стишок и песенка-считалочка — прим.пер.) Дети обрадуются, если вы сыграете эту пьесу, — кто-то осторожно прошептал мне на ухо.
«Какого дьявола они хотят именно её?» — подумал я. Вряд ли они не слышали больше ничего из западной музыки?
— Нет, я не хочу играть этот мусор, — ответил я и без колебаний начал играть «Фугу» Гульды.
— London Bridge is falling down, falling down, falling down… (Лондонский мост падает, падает, падает) — дети радостно пели позади неадекватного контрапунктиста.
Какого черта они озабоченны «Лондонским мостом»?
Тем временем, я тоже падал — медленно, но верно.
«Фугу» Гульды сложно играть даже трезвым. Пьяным — невозможно. Особенно с толпой японских школьников, отвлекающих настойчивым пением глупой английской детской считалки.
К тому времени, левая рука абсолютно не понимала, что делает правая, и в какой-то момент решила аккомпанировать детям. После этого никакой надежды воссоединить обе руки и закончить пьесу не осталось.
Я поднялся и поклонился смущенным детям, прежде чем поковылял по направлению к лифту.
— Ты говнюк! — заявил тур-менеджер. — Они неделю разучивали «London Bridge».
— А никто меня, нафиг, не предупредил.
Я чувствовал себя плохо, но смог выпалить: «Теперь они знают другую версию «London Bridge». Пусть знают, черти, как копировать английские мотоциклы».
Следующим пунктом программы было посещение театра Кабуки. Оказалось чем-то похоже на традиционный английский шекспировский театр. Мне почудилось, что японцы сами с трудом понимают, что происходит на сцене. Поход выдался от этого более-менее интересным.
— Что делают парни в черном одеянии ниндзя, бегая кругами позади главного героя? — спросил Грег, который проявил наибольший интерес и был в курсе лучше, чем остальные.
— Они — Куроко, Тени. Вам не нужно замечать их. Типа роуди.
— Даже так? – удивился я, надеясь, что Грегу не придёт в голову одеть наших техников во что-то подобное.
Я огляделся. Большая часть народа плакала! Непонятно, плакали они по поводу ребят, которых не нужно видеть, или которого нужно… того, что был добротно связан и издавал стоны. Может быть, Куроко неловко натянули ему нижнее бельё?
Затем мы в полном составе прошли за сцену, чтобы встретиться с Национальным достоянием Японии — Томасбурой.
По японской традиции нужно обменяться подарками. К счастью у нас было несколько пластинок.
Потрясающее алое кимоно, тщательно причесанный черный парик украшен тиарой, на лице классический белый грим — Тамасабуро прижал губы и глаза к белому кусочку шелка, написал на нём своё имя, для большего эффекта поставил личную печать, а затем передал его Грегу.
К сожалению, через несколько лет у Тамасабуры возникнут проблемы после употребления фугу, что-то вроде русской рулеткой с суши.
Каждый раз возвращаясь в отель нас встречала орда молоденьких девушек с подарками. У меня накопилось множество артефактов, японских вееров и вещей, назначение которых я с трудом понимал. Одна из девочек сумела отличиться, подарив бутылку коньяка. Ей для этого, наверно пришлось продать машину отца. Во время бесконечных приходов и уходов я заметил в холле отеля хрупкую куколку, слишком стеснительную, чтобы выйти из общей толпы. У неё было более выраженное лицо, когда можно было его разглядеть — она всегда стояла за спинами команды. Когда нам удалось наконец повстречаться глазами, произошла вспышка, её головка заговорщически склонилась. На память пришла песня Гэри Пакета и его Union Gaps: Young girl, get out of my mind, Your love for me… (Девочка, прочь из моей головы, твоя любовь ко мне…).
Нас пригласил к себе в студию видный японский дизайнер одежды. Я не горел желанием, но предложение сильно заинтересовало Элинор. Мне вполне комфортно игралось в экспериментальном космическом костюме и высоких сапогах, пока я не встретил Кансаи Ямамото! Он гордился своей родословной — его дед, адмирал Ямамото, сыграл значительную роль на Тихом океане во время Второй мировой войны. Но в большей степени, и заслуженно, он гордился дизайнерскими разработками, а теперь раздумывал, как сделать их пригодными для арены рок-н-ролла. Большая часть его творений основана на японской истории, когда сёгуны и самураи бродили по стране. Там были плащи-накидки, удивительные раскрашенные вручную пиджаки и куртки, в частности, многослойный жакет из какого-то серого винила, обладатель которого становился похожим на броненосца. Элинор влюбилась в черный топ, украшенный японскими иероглифами, я его купил. Он ей подошел идеально. Вскоре выяснилось — когда я покупал самурайский меч — если она надевала топ, такси на улицах Токио останавливались как вкопанные.
Переводчик сообщил, что на топе написано «Японская мафия».
Я вернулся с тонной потенциального сценического одеяния, включая «броненосную» куртку, и обзавёлся новым другом — Кансаи Ямамомто!
Элинор улетела в Англию.
Наступил день концерта, мы въехали на бейсбольный стадион Коракуен на саунд-чек. Первой должна играть группа Free. Нас предупреждали, что вблизи берега проходит тайфун, который может вызвать проблемы. Сырость сразу же отразилась на осцилляторах синтезатора: держать последнюю ноту долго стало невозможным. Я попросил организаторов найти технического специалиста, а пока пришлось установить монолит в проветриваемом помещении. Появилось восемь техников. Они никогда не видели подобного оборудования.
— Что он должен делать? — спросил переводчик.
— Ну, когда я делаю так, — я нажал на клавишу, — он должен звучать УИИоу, ХИИоУ, но не бесконечное ХИИИИИИИИИОООУ.
Восемь японских лиц уставились на меня с врожденной вежливостью, как ребенок смотрит на взрослого. Этот человек с другого мира намеренно коверкает их язык?
Один из восьми горе-техников смело шагнул вперёд, почти как шимпанзе из «Одиссеи 2001» Кубрика, подойдя к монолиту с опасением, что может сжечь его. Он осторожно дотронулся до инструмента, издав низкие рычащие звуки, похожие на те, что я слышал в театре Кабуки.
— Ооооо, чикусё! Хааа, кораи уа нан десука.
Я посмотрел на переводчика, надеясь, что что-нибудь случится. Он лишь покачал головой. Никто из этих восьми техников ничего подобного не видел. Сегодня картина полностью противоположная: Korg монополизировал рынок синтезаторов.
В одном из бункеров стадиона я нашел телефон и позвонил Бобу Мугу в Буффало, штат Нью-Йорк. По голосу было ясно, что он спал.
— Привет, Боб! Извини, что разбудил. Это Кит звонит из Японии. Какой там у вас час?
Раздался шаркающий звук: «Ааа, незнаю… темно. Погоди, я включу свет. Ого! Четыре утра».
— Извини, Боб, но проблема серьёзная, — я объяснил суть дела.
— Ленточный контроллер включён?
— Да.
— Вытащи его. Он, вероятно, замыкает схему.
— Спасибо, дружище. Извини ещё раз.
— Всё нормально. Удачи, где бы ты ни был.
Живой Муг отправился спать, а его изобретение вытащили из укрытия и поставили на другое место, накрыв полиэтиленом. Всё успели сделать до того, как ворвётся толпа. Небо выглядело угрожающим.
Пока Free играли свою программу, я периодически проверял состояние осцилляторов. Дела обстояли не хорошо, несмотря на выполенные инструкций Боба. Проблему можно решить единственным способом: сыграть линию на синтезаторе и выключить звук. Когда нужно сыграть снова, нужно как-то его включить, но руки-то заняты.
Назвать наше выступление ужасом в ночи было бы оскорблением к самой ночи, хорошо хоть небо не обрушилось. Дождь прекратился, но казалось, что кто-то играется с затычкой в небе, когда мы начали вступление к «Hoedown». Самый важный звук синтезатора, объявляющий классическую тему Копланда, просто не вышел. Три минуты «Таркуса» — и новый ливень. По мановению палочки раскрылись тысячи зонтиков. Промокшие до нитки, мы продолжали играть, а обслуживающая бригада изо всех сил старалась оградить нас от дождя. Необычно видеть, как твои пальцы создают брызги в лужицах, появляющихся на клавишах. Я глянул на Карла. От его установки летело столько брызг, что создавалось впечатление, будто огромный грузовик несётся по залитому дождем шоссе. Грег наяривал себе, его белый кожаный пиджак впитывал воду. По какой-то экстраординарной причине расстояние между нами и публикой было слишком большим, но мы слышали, как нарастает возбуждение и сами вдохновлялись. Наконец, в «Рондо» я стал размахивать самурайским мечом и вбивать его между клавиш. Лёжа на спине в луже, я опрокинул вольты на себя и заиграл ими задом наперёд.
Толпа взорвалась, будто их кумир совершил хоум-ран.
По дороге в отель я успел разболеться, водителю даже пришлось съехать на обочину. Я ничего не ел полтора дня, так что блевать было не чем, к облегчению водителя. Обычно я весил около шестидесяти килограмм, но сейчас сильно похудел. Карл без сил упал у себя в номере.
Кое-как придя в себя, мы сели на сверхскоростной поезд и поехали в Осаку на последний концерт. С самого начала, место — ещё один бейсбольный стадион — выглядело проблематичным. Сцена располагалась в центре и между нами и аудиторией расстояние было таким большим, что мы должны выглядеть как муравьи в травке. Не было никакого способа избежать затаптывания травы публикой на поле. Шнур ленточного контроллера несколько удлинили, чтобы я мог бегать по огромному пространству перед сценой, спрыгнув со сцены и играя на синтезаторе. Но когда пришло время, я побежал чуть дальше, чем позволял шнур, который отсоединился. Жалкое зрелище, должно быть, смотреть, как я беззвучно бегу обратно к сцене.
Но то была самая мелкая проблема. В середине соло в «Рондо» я увидел, как кто-то перепрыгнул ограду и за ним последовали остальные. В результате массового набега, похожего на стадо бизонов пришлось запрыгнуть на орган, расставить руки в бесполезной попытке угомонить людей. Первые, кто смог добраться до сцены, были растоптаны следующими или специально использовались как ступеньки. Полиция Осаки жестоко разбиралась с детишками повсюду: в центре, слева и справа. Один из наших парней начал помогать полиции, орудуя тяжелыми ботинками. Завтра он полетит домой! Я всё ещё пытался успокоить людей, но полиция совершила самую грубую ошибку, вырубив электричество. Угомонить аудиторию через звуковую систему не представлялось возможным.
Единственный человек, кто мог издавать звуки, был Карл. Он послушно затянул самое длинное соло всей жизни, а нам с Грегом ничего не оставалось, как скрыться в грим-уборных и умолять персонал прекратить беспредел, учиненный полицией. Следующее, что я помню, как меня подняли два здоровых охранника и запихнули с Грегом кучей в лимузин. Только спустя три километра мы приоткрыли окно. До сих пор было слышно соло Карла.
— Ты знаешь, он чертовски хороший барабанщик, — отметил Грег. — Послушай-ка! Никаких усилителей, мы за три километра, а засранца до сих пор слышно.
И вот мы с Грегом валяемся в джакузи.
— Интересно, что там с Карлом.
— Не знаю. Наверно, снимает майку перед тем, как ударить в гонг.
Час спустя изнурённый барабанщик вломился в двери джакузи.
— Уроды! Я намекал вам, когда вернуться, а вы взяли и смылись! И что я вижу? Вы трещите в джакузи!
— Ладно тебе! Хочешь к нам?
Японская пресса требовала объяснений неумышленного побега. Пресс-конференцию устроили в Токио. Грег руководил процессом как истинный дипломат. В общем, он обвинил полицию Осаки в учинении беспредела и отключении электричества. Если бы электроэнергию оставили, мы бы смогли предотвратить свалку, продолжая играть. Пресса послушно записала слова в блокноты, издавая шумы в стиле Кабуки.
Грег с Карлом уехали из Японии, чтобы подготовиться к американским концертам, а я позвонил Кансаи.
— Почту за честь принять тебя у себя дома. Я пришлю лимузин в 6-30.
Наконец он появился. По воле случая в холле дежурила толпа фанатов, и она снова была там. На том же месте, за спинами остальных. Кансаи заметил мой интерес.
— Нравится?
— Ммм… да.
— Один момент.
И он вылез из лимузина и нырнул в толпу.
Вскоре он вернулся.
— Всё нормально. Она будет меня дома.
Когда девочка приехала, я заколебался. Я не мог привыкнуть к почти рабскому поведению жены Кансаи на кухне, а эта маленькая девочка безмолвно сидела на краешке скамейки. Подали к столу, и пока мы с Кансаи ели, девочка сидела на кухне. По окончании вечера Кансаи, заговорщически подмигнув мне, дал указания водителю доставить нас к дверям отеля. Он сделал это так, словно у бедной девочки не оставалось иного выбора. Когда мы добрались до отеля, дежурящая «банда» ушла, и я тихонько провёл её до лифта. В комнате она уселась на кромку кровати, я уже лежал под одеялом. Она не понимала по-английски, я — по-японски.
Она глядела в пол. Я похлопал по свободному месту рядом с собой, чтобы она поняла намёк. Этого не случилось, пока я не выключил свет, и только тогда она забралась под одеяло.
— Юнгфрау, — прошептала она.
— Что?
— Юнгфрау… я — девственница.
Я сначала решил отказаться от затеи, но отступать было поздно. Надеюсь, ей не было больно.
Настало утро, девочка запаниковала. Если её друзья увидят, как она выходит из моего номера, то убьют её. Она постаралась объяснить, чтобы я не смотрел прямо на неё, когда они приедут в аэропорт попрощаться. И выйдя в коридор, направилась в сторону запасной лестницы. Она ушла. Я стал собирать чемоданы, стараясь не смотреть на окровавленную простыню.
И вот я сажусь в самолёт, она снова там, за спинами остальных.
У этой истории есть продолжение.
В 1990-м я выступал в Токио с The Best. Как обычно, меня задарили подарками. По какой-то причине — сам не пойму, почему — я позвонил, чтобы поблагодарить отправителя одного конкретного изумительного цветочного ансамбля. Она сказала, что завтра придет в отель, можно ли ей подойти и поздороваться? У меня было запланировано несколько интервью, но я подумал, что ничего не случится, если мы минут пять поболтаем.
В тот день я восседал в фойе отеля с бокалом белого вина в окружении репортёров. И внутрь вошла очень консервативно одетая леди. Она уселась чуть вдали от места, где я отвечал на вопросы. Когда пресса ушла, она заметила: «Я вижу, ты больше не пьёшь коньяк».
Пока я всматривался в её лицо, она улыбнулась.
Нет, не может быть!
— Я была так молода.
— Боже мой! Это ты! Ты? — я только и смог проговорить.
— Ты помнишь?
— Конечно.
Должно быть, она заметила моё замешательство, но, скорее всего, ей польстило, что я действительно запомнил то, что стало для неё важнейшим событием в жизни… восемнадцать лет назад.
Когда я пришел в себя, то спросил, чем она занимается.
— Я — пианистка.
Я мог разразиться шквалом арпеджио.
Мы поговорили минут пять, но я не собирался продолжать общение, равно как и она. Ей стало лучше от того, что встретила меня… и, что я помнил. Я тоже почувствовал себя лучше.
Когда в последствии я рассказал эту историю Уиллу Александру, моему технику, он ухмыльнулся: «Ты мог бы остаться и дольше в Японии в семьдесят втором. Можно было сделать целый оркестр!»
