Рецензии и некрологи появлялись один за другим. Оуэн Кётцер в Daily News написал о «Five Bridges»: «Стиль включает раннее барокко и фуги, различные симфонические формы, вокруг которых строятся разнообразные рок-ритмы и импровизации.
Общий эффект первой стороны таков: подобная музыка станет стандартом в ближайшие годы. Свежо, жизненно, волнующе… содержательно».
Ричард Грин из NME сфокусировался на значении нашего распада: «Кончина The Nice – один из страшнейших ударов, обрушившихся на голову прогрессивной поп-музыки, от которого она оправится не скоро. По последним новостям, каждый участник талантливого трио формирует собственную группу, что вряд ли адекватно компенсирует подобную потерю. Причина, по которой группа распалась, никогда полностью до этого не раскрывалась.
Несколько недель назад Кит Эмерсон рассказал мне о причине ухода — чтобы развивать музыкальную карьеру. Он чувствует, что работа с новыми людьми даст ему свежий импульс. Ли Джексон и Брайан Дейвисон не совсем согласны.
«Новости о расколе приходили в разные времена от разных людей, — объясняет Ли за кружкой пива в лондонском клубе «A and R» – я узнал перед Рождеством. Состояние апатии Кита нельзя было не заметить, вибрации потухли. Он явно что-то замышлял. Тогда в глубине души я начал строить собственные планы.».
Брайан говорит: «Когда впервые упомянули распад, это было из-за того, что Кит хотел идти дальше — мы это уважаем. Но теперь он собирает такую же группу вокруг себя и репетирует подобным же образом. И куда это ставит Ли и меня, если он работает с похожим составом? Как мы после этого выглядеть будем? Мне кажется, на него оказали влияние».
Когда я попросил описать свои чувства по поводу распада, Брайан ответил: «Опрометчиво». Ли подтвердил: «Крайне опрометчиво… Без Кита мы не можем продолжать. Если всё кончено, то кончено. Мы устали от классического багажа. Затея с оркестром оказалась фарсом».
Кит Эмерсон, казалось, искренне и наивно удивился, что оборудование группы взорвалось во время концерта предыдущим вечером, когда он извинился за позднее начало прощального шоу в Кройдоне.
Час спустя он швырнул орган на пол во время любимых «Америки» и «Рондо», менее наивная публика понимала, из-за чего.
Music Echo, 28 марта 1970г.
Еще пару слов о The Nice от Питера Бэнкса, гитариста Yes. Он написал в Melody Maker в апреле 1970-го: «Хипповое, наполненное мистикой, лето шестьдесят седьмого породило множество «задвинутых» и музыкально не по годам развитых групп. Среди них находились The Nice.
Для меня The Nice были уникальными в своём мастерстве сочетать грубую силу и волнение без потери музыкальной целостности. Их музыка являлась постоянным источником вдохновения, и что самое главное, наслаждения во всей поп-индустрии.
Пусть это звучит как некролог, но я бы хотел поблагодарить их за то, что они были необыкновенной группой и славными людьми, которых я когда-либо знал.
Удачи, Кит, Ли и Брайан с новыми группами».
Следующий переходный период был полон тревог и страхов. Если не брать в расчет проблемы, в работе с группой была определенная защищенность. Свободного времени теперь стало больше, чем мне хотелось. Я взял как-то Элинор на концерт классической музыки, чтобы смягчить стресс от того, что подходящий барабанщик так и не был найден. Оркестр играл какую-то непонятную симфонию, Элинор, привычная к рок-группам, с энтузиазмом зааплодировала после первой части, пока не поняла, что кроме неё никто больше так не делает.
— Почему никто не хлопает? — спросила она разочарованно.
— Нужно дождаться самого конца, — ответил я, смутившись от всеобщего внимания.
После антракта оркестр заиграл бравую героическую музыку с россыпью мотивов, постоянно возвращающихся к первоначальной теме. Когда последний внушительный благородный аккорд эхом раздавался под сводами зала, я вскочил с места от восторга. Что за пьеса? Я посмотрел в программку — «Картинки с выставки».
На следующий день я пошел в музыкальный магазин посмотреть, есть ли у них ноты и с радостью узнал, что это фортепианная пьеса. Я сразу разучил «Променад» и поехал к Грегу, где сыграл ему тему на пианино. Ему так понравилось, что он достал акустическую гитару и впервые начал аккомпанировать мне. Он согласился, что это хорошая идея — аранжировать пьесу, как только мы найдем барабанщика. Изначально я предложил Митча Митчелла из Jimi Hendrix Experience, но Грег не был впечатлён. После короткой встречи, где Митч упомянул, что ему требуются телохранители с оружием, он с делал предположение, которое, на первый взгляд, льстило мне.
— Может быть, Джими заинтересуется группой, — сказал Митч.
Я сомневался, что такое возможно, так как Джими уже заявил, что хочет работать только с чёрными музыкантами.
Позже, когда ELP сформировались, история просочилась в прессу. Но я думаю, что их развлекало в основном то, что мы могли называться HELP.
— Слушай, я тут подумал.
Эти слова Грега начали вгонять меня в ужас. Последующие годы покажут, что этих четырёх слов, обычно предваряющих серьезное заявление, будет достаточно, чтобы вызвать тоску.
— Я не думаю, что это хорошая идея — гастролировать вместе с женами и подружками!
— Разве?
— Обычно они вызывают проблемы. Взять к примеру Пола и Линду, Джона и Йоко. Я не хочу работать под стрессом семейных отношений.
Это особенно понравилось моей беременное жене.
— Спокойной ночи и удачи, — снова сказала она.
В Англии не было подходящего кандидата на роль барабанщика. Мы уже начали обращать взор на Америку, когда я в который раз скромно пошел к Матери (Стрэтт) за помощью. Хотя я и получил отборную порцию упрёков, он всё-таки упомянул «неплохого» барабанщика, игравшего в The Crazy World of Arthur Brown, а сейчас вошедшего в состав группы Atomic Rooster.
Хаммонд-орган тихо жужжит в маленькой репетиционной студии в Сохо. Грег только что закончил натягивать новые струны на бас, когда Карл Палмер прервал спокойствие в студии. Наша последняя надежда втащила коробки различных размеров с бряцающим металлом. Мгновенно серая скукота озарилась светом, когда он начал собирать установку, разговаривая на смешном быстром бирмингемском диалекте. Если он играет так же быстро, как говорит, это будет очень короткое прослушивание. Я уверен, что у него на бочке был нарисован персонаж Энид Блайтон (английская детская писательница — прим.пер.).
Дурачок на бочке каким-то образом дополнял детский образ Карла. Мы узнали, что ему исполнилось только двадцать лет, сущий ребёнок. Грег облокотился на усилитель и внушительно затянулся, чтобы скрыть зрелое изумление.
— Ладно! Что теперь? — скороговоркой проговорил Карл, палочки в состоянии готовности.
Грег повернулся ко мне, и я начал играть шаффл. Простейший из ритмов, но это обманчивое впечатление: свинговать непросто, но в данном случае старая добрая «Hideaway» приобрела совершенно новое звучание. Я подал сигнал, и мы с Грегом дали возможность сыграть Карлу небольшое соло. Последовавший взрыв поверг нас в шок, да так, что мы не могли играть. Карл изучал игру на перкуссии в Бирмингемской школе музыки и искал возможность примененить полученные навыки на практике. Его любимым композитором был Бела Барток, и «слышали ли мы такую и такую симфонию, с малым барабаном и литаврами?»
Последовал обмен номерами телефонов, и Джон Гейдон с Дэвидом Энтховеном из EG Management оповещены о полной комплектации состава. Игроки сменились, но игра осталась прежней. Осталось придумать название.
— У нас должно быть такое название — ходкое. Чтобы персонифицировало, иллюстрировало индивидуальную энергию каждого участника группы. Как насчёт Triton? — спросил Грег.
— Неа.
В следующий вечер был предложен Sea Horse (Морской конёк).
— Неа!
Я настаивал на использовании наших фамилий, но Грегу не нравился порядок. «Почему твоя фамилия идёт первой?» — недоумевал он.
Мы продолжали репетировать, готовясь к первой сессии звукозаписи, которая должна произойти в лондонской студии Advision, но материал сочинялся с трудом. Попал ли Грег в творческий кризис, из страха отвергая идеи, или же стеснялся предлагать свои, опять же из страха быть отвергнутым, я не могу сказать. Если это была подозрительность, наподобие «я не покажу тебе своё, пока ты не покажешь своё», то это было заразительно. Обмен идеями изобиловал скептицизмом. Выходило, что он воспринимал идеи только через записи. Мусоргский прошел экзамен, и я попытался проделать такой же трюк с Яначеком, предложив рифф из «Симфониетты» с хард-роковым вокалом. Но мои идеи насчёт вокала редко принимались. Почти всегда это воспринималось, будто я, простой клавишник, вторгаюсь на его территорию. Но простой клавишник упорствовал, хотя и больше концентрировался на инструментальных кусках. Тщательно отбирая идеи из запасов нот, я вытащил «Allegro Barbaro» Бартока — по крайней мере новый барабанщик почувствует себя как дома.
Грег никогда не приезжал ко мне, обычно я навещал его, предварительно звоня, чтобы не вызвать неудобство. Как-то вечером, будучи в мрачном настроении, взяв в руки гитару, он перебирал струны, часто прерываясь, чтобы объяснить мне эзотерическую идею. Что-то насчет гальки, которую бросают в пруд, а кольца воды разбегаются в разные стороны. Чем препятствовать дальнейшему полёту фантазии, я сел за пианино, левой рукой играя остинато, правой — ограниченную аккордовую прогрессию. То было начало. В то время как менеджмент, Энтховен и Гейдон, вели переговоры о контракте на запись, ELP составил список требований.
Тони Стрэттон-Смит написал письмо Бобу Мугу и получил такой ответ:
Уважаемый мистер Смит,
благодарим за письмо от 7 января касательно синтезатора Moog и возможного использования группой The Nice.
Мы никогда не предлагали инструменты группам в промо-целях: во-первых, из-за высокой стоимости, а во-вторых, из-за малого размера компании. Также мы поступим нечестно по отношению к группам (таким как The Beatles, Stones и т.д.), купившим инструмент.
Дополнительная проблема кроется во времени, требующемся в освоении синтезатора. Несмотря на то, что это клавишный инструмент, требуется подсоединять различные кабели, прежде чем Moog издаст какой-либо звук.
Прилагаю к письму кое-какую литературу. Если вы пожелаете добавить синтезатор Moog к арсеналу группы The Nice, мы готовы немедленно отправить инструмент с нашего склада.
Благодарим за интерес к синтезаторам Moog. Если вы или группа будете в Нью-Йорке в ближайшем будущем, пожалуйста приходите ко мне в студию, где находится коллекция различных электронных инструментов.
С уважением,
Уолтер И. Сиэр
Карл заказал гонг, огромную фиговину из тучи металла, видимо не пригодившегося со времён Второй мировой войны ни к чему, кроме как сбросить его с огромной высоты на врага. Здоровенная кастрюля со временем нашла достойное место за спиной барабанщика в компании со швейцарскими колокольчиками, которыми он, как морской лев, звенел, держа во рту струну. Это был рассвет эры излишества. Водолей во младенчестве повинен в этом ничуть не меньше, чем два Скорпиона и один Рыбы.
В первый же день записи в студии Грег уселся в кресло, предполагавшегося продюсеру. Эдди Оффорд, которого, я думал, наняли на эту роль, не возмущался по этому поводу, так что никто не стал комментировать произошедшее. Вопрос о том, кто будет продюсером, никогда не поднимался, хотя мы много разговаривали на разные темы.
Оригинальный материал всё еще создавался с трудом, ELP работали над номерами прошлых групп. «Rondo» и «America» The Nice, «Twenty First Century Schizoid Man» King Crimson, «Fire» Артура Брауна в наших руках были уважительно преданы к погребальному костру, тем более, что Карл не участвовал в оригинальной записи. Грегу не подобало кричать, что он «Бог Ада!». Поскольку он не смог дать мне ноты унисоновой части «Шизоида», её тоже отбросили.
Так «Картинки с выставки» стали основой. Каждый номер как картина: у нас была уверенность, что, несмотря на то, что края ещё размытые, на виниле можно создать образец искусства. Масс-медиа быстро переключились на «синдром супергрупп», и дали четко понять, что скептически настроены по этому поводу. Нас связали с Crosby, Stills, Nash & Young. Они все еще скорбели о потере двух групп — The Nice и King Crimson – и были уверены, что ни одна группа никогда не заменит их. Создалось четкое представление, что они счастливы с пеплом The Nice, хотя и ноты не слышали от нового коллектива.
В попытке завоевать их расположение, были организованы интервью с Грегом и мной с ведущими журналистами, которые так помогали мне в Nice. Одно из таких интервью произошло в клубе «A and R» на Черинг Кросс с Ричардом Грином из NME. Я знал секрет, почему Ричард выбрал это место: там можно пить, пока остальные пабы закрыты после обеда. Грег и я пришли вовремя, заказали пиво и уселись в ожидании Ричарда — Чудища, как его звали. Прошло сорок пять минут, клуб начал пустеть, а интервьюера не было и намёка. Грег начал раздражаться. Глянув в дальний угол, я высмотрел одинокую фигуру, лежавшую на столе, голова покоилась на руках.
— Боже мой! Это же Ричард, — воскликнул я.
— Да пошёл он! Я не провожу интервью с чёртовыми пьяницами, — сказал Грег и собрался уходить.
— Нет, нет. Я знаю Ричарда. Всё будет в порядке, поверь мне. Нам нужно это интервью.
Волоча за собой Грега, я подошел к коматозному телу и потряс за плечо.
— А? О, привет, ребята! Хотите выпить? — промычало Чудище.
Грег сердито посмотрел на него. «Мы торчим здесь почти час», — ответил он, я почувствовал себя неловко.
— Простите меня. Тяжелое утро в офисе, — пробормотало Чудище снова, вытаскивая тусклую помятую записную книжку. — Так, значит вы двое собираете «супергруппу»?
— Нам не нравится ярлык «супергруппа», — сказал Грег, прикуривая.
— А что вам нравится? — спросило чудище, постепенно приходя в себя.
— Ну, сперва нам нравится пунктуальность и аккуратность.
— Понимаю, — произнесло Чудище, а я заёрзал на стуле. — Вы уверены, что не хотите выпить?
— Я пью пиво, — Грег выпустил в сторону Ричарда облако дыма.
От этого Чудище направило внимание в мою сторону.
— Я знаю, что у Ли не самый лучший голос, но вместе вы парни создавали настоящую магию.
Грег глянул на часы: «Послушай, мне надо идти. Приятно было познакомиться». Он встал и направился к выходу.
— О да! Прости Ричард. Мы должны вернуться к репетициям, — ответил я в жалкой попытке оправдать грубость Грега. Но вид Чудища говорил лучше всяких слов. Семена недоброжелательного отношения посеяны, и они прорастут в каждом углу индустрии популярной музыки. Кроме нескольких смельчаков, которые находились рядом с нами (они знают, кто это), ELP придется бороться с неприязнью масс-медиа на протяжении всей карьеры.
Один человек, однако, получил удовольствие от перемен — Роберт Стигвуд. В предприимчивости ему не откажешь, поэтому он не отпустил так просто барабанщика из своих цепких объятий. Группа Карла, Atomic Rooster, подписала контракт с компанией Стигвуда. Хорошо заработав на Cream, Bee Gees и кинофильмах, миллионер Стигги не желал просто так расстаться с Карлом. EG Management приняла решение без зазрения совести. Треть менеджерского дохода уйдет в качестве компенсации за Карла. ELP подписали контракт с лейблом Криса Блэкуэлла Island в Англии и Atlantic Records Ахмета Эртегюна в Америке. EG Management практически повторили сделку King Crimson.
«Barbarian», «Knife Edge» и «Take a Pebble» уже были записаны, но только после того, как практически каждая нота проанализирована и рассмотрена под микроскопом Грегом. Дубль следовал один за другим, пока мы все не были довольны и потом, только потом, Грег шел в будку для вокалистов. После этого мы получали полное представление, каков получился конечный результат.
Запись с The Nice – полное счастье по сравнению с тем страхом, что я чувствовал порой в студии при работе с Грегом. Типичная ситуация, когда, закончив сессию на высокой ноте и вернувшись в студию на следующий день, оптимистически настроенными, вдруг получаешь облом — «Я тут подумал» — и далее следовало двух-часовое обсуждение недостатков, а не достоинств проделанной работы. Не самый позитивный старт дня!
Менеджмент тоже не был рад задержке записи и чрезмерному вниманию деталям, делая упор на том, что бюджет не резиновый для проявления эго.
По моему мнению, единственный выход уложиться в сроки — избавиться от трудностей с написанием текстов для моих сложных композиций. Короче говоря, инструменталы решили проблему. Так я начал сочинять «The Three Fates». Я зарезервировал Фестиваль-холл в обеденное время, чтобы записать вступление на их духовом органе. Для Карла предложил соло на ударных, которое к тому же заполнит вторую сторону пластинки. Я написал «Tank» в качестве трамплина для его барабанной акробатики, и, расчувствовавшись, добавил его в соавторы композиции.
Как-то вечерком я зашел в студию. Грег записывал партии акустической гитары. Я был удивлен, потому что совершенно не ожидал от него этого. Но вот он сидел и наигрывал тему на три четверти в стиле кантри-энд-вестерн. Почти народная по духу тема, и я подумал, что она выпадает из того, что мы записали. Появился Карл.
— Ты в курсе, что происходит? — спросил я.
Карл пожал плечами, и мы продолжили слушать.
Когда вышел Грег, я спросил его, откуда взялась эта вещь. Он попытался уклониться от ответа, но в тот редкий момент проявления скромности сообщил, что «немного развлёкся». Так как Карл присутствовал в студии то возник вопрос, не возражает ли Грег, если будет наложена партия барабанов?
Это оказалось нелегко сделать, так как дорожки с метрономом не было, но Карл согласился попробовать без неё. Вот в чем разница между записью альбома, гастролированием и поездкой домой в Бирмингем. Пока шла запись, я сидел и слушал, как Грег дописывал бас и вокал. Чем больше я слушал, тем больше мне нравилась песня, почти как джазовый вальс. В конце было слишком много бренчания, и я предположил, что здесь найдется место для синтезатора. Я договорился с Эдди попробовать залатать пустоту в концовке. Инструмент стоял в студии так долго, все, включая Эдди и меня, боялись дотронуться до него. Мы запаслись кучей кабелей.
— Я думаю, если я всуну этот штекер в это гнездо, мы получил такой-то шум, — сказал Эдди.
Я с надеждой нажал на клавиши и был вознаграждён достаточно слабым тоном.
— Попробуй этот штекер с другим осциллятором, — предложил я.
Эдди повиновался, и я снова нажал на клавишу. В этот раз звучало обнадёживающе, мы ещё немного повозились с настройкой осциллятора. Остался ещё один осциллятор, мы поступили с ним тем же способом. Эдди вернулся в кабину звукорежиссера, чтобы довести до ума оставшийся трек, а также выдать мне наушники, чтобы я мог слышать «картинку целиком». Пока настраивали уровень громкости, я развлекался с кнопкой эффекта портаменто; можно плавно перетекать из одной ноты в другую. Я сделал пометку в уме, что нужно использовать этот эффект при записи. Грег нашел переключатель интеркома и у меня в ушах зазвенело.
— Мы поставим тебя в конец.
— Ой! Выключи чертовы наушники.
— Прости!
Я смотрел на Грега и Эдди и ждал сигнала, когда играть. Начав импровизировать, я просчитал все варианты, которые можно развить из заданной темы. Я видел бесконечное число фишек, которые можно сыграть в этом простом модальном окончании. Закончив, я увидел два счастливых лица в кабинке.
— Зайди и послушай, — снова заорал Грег через интерком.
— А, ладно тебе. Это же всего лишь прогон. Давайте ещё раз повторим, и я реально зажгу.
Но они настаивали, так что пришлось послушать. Но меня не впечатлило. Даже когда пленки отправили в звукозаписывающую компанию, я считал, что это самое посредственное соло, которое я сыграл в жизни.
Наконец огромный контейнер приехал ко мне в квартиру прямо из Буффало, штак Нью-Йорк. Я нетерпеливо открыл ящик и — вот он — мой синтезатор Moog! Его изобретатель, доктор Роберт Муг, написал: «Все наши продукты предназначались в качестве приложения к студиям звукозаписи, для использования на гастролях они не пригодны. Я понимаю, что вы хотите брать инструмент с собой в турне, поэтому в качестве эксперимента мы установили набор настроек, которые позволят создавать вам до восьми разных звуков. Желаю удачи».
Я попытался настроить синтезатор, что оказалось непросто сделать, так как инструкции не прилагалось. С таким же успехом я мог построить собственную телефонную станцию. Через час я понял, как его включать, и всё. Пришлось позвонить Майку Викерсу, который мог понять мою растерянность.
— Ты можешь привезти его ко мне и оставить на неделю? — спросил Майк.
Неделю спустя Майк позвонил и сообщил, что ему удалось настроить только четыре комбинации, и то с большим трудом. Я навеки ему благодарен. До нашего первого концерта оставались считанные недели, а я сильно хотел, чтобы синтезатор играл значимую роль во время дебюта.
Но он всё ещё глючил.
Если температура окружающей среды менялась больше, чем на десять градусов, настройки сбивались. Там был счетчик частоты с цифровым дисплеем, по которому я мог немедленно реагировать на состояние всех трёх осцилляторов во время игры, но это требовало определенной ловкости. Играя правой рукой, левой мне приходилось настраивать Moog — последующие шесть лет прошли именно в таком стиле.
Мы подготовились к первому выступлению где-то в Плимуте; фестиваль на острове Уайт тоже был на подходе. Теперь я имел хоть какое-то понятие, как зазвучит наш материал, несмотря на то, что мы ещё ни разу не исполняли его как группа. Если, если всё пройдет хорошо, что тогда мы сыграем на бис? Я предложил «Nutrocker», старый хит группы B Bumble and the Stingers.
— Я не думаю, что нам следует играть это. Это же старый рок-н-ролл, — сказал Грег, но все же разучил её.
Мы пригласили группу музыкальных журналистов в зал Lyceum, где сыграли показательный концерт в последней надежде завоевать их симпатии, прежде чем отправимся куда-либо. Вероятно, это было самое сложное шоу в моей жизни на тот момент. Я предпочитал играть перед полным залом, чем перед народом с ручкой и блокнотом, скептически рассматривающей тебя в микроскоп. Это напомнило мне игру с листа на конкурсе в Уэртинге. Живые выступления для меня всегда были средством от запора, этот раз не был исключением. Перед выходом на сцену меня постигли «мучения Паганини» в животе. К счастью, Melody Maker этого не заметила: «ELP – так хороши, что пугают. Если вышедшие в отставку адмиралы не снесут сцену, а остров Уайт не смоет несвоевременными дождями, фестиваль увидит первое большое появление одной из самых экстраординарных групп, когда-либо появлявшихся в Англии… слушая их в течение часа, я не мог пошевелить даже пальцем».
За сценой зала Guildhall в Плимуте, я глотнул из бутылки Asti Spumanti. Зал вместимостью в две тысячи человек постепенно наполнялся людьми — билеты раскупили полностью. Я так нервничал, хорошо хоть вокруг не было ничего грандиозного, например, лондонских журналистов. Melody Maker назвала меня лучшим пианистом/органистом, а Emerson, Lake and Palmer – лучшей надеждой в международном разделе. Неплохо для группы, не сыгравшей ни ноты в живую. Чувство страха сцены вытеснилось нетерпеливым желанием выйти и всем показать, кто мы такие. Сцена, как старый добрый наркотик, проходит по венам и дает эффект, который я так долго не испытывал. Настал шанс дать пинка всем Фомам неверующим.
— Вот как мы звучим! — прорычал я в микрофон.
Плимут полюбил нас с первого фуззового басового вступления «Barbarian» и до последнего раската гонга на «Картинках с выставки». Но когда Грег подошел в конце концерта, чтобы обнять меня, я не был готов к такой близости.
Это был огромный глоток свежего воздуха, аудитория в Плимуте приняла нас с распростёртыми объятиями. Когда мы в состоянии экстаза возвращались в Лондон, Грег раскурил с Карлом сигарету с марихуаной, смеясь над тем, как последний не мог вдохнуть. Небольшая остановка, чтобы справить нужду в кустах. Встряхнув инструмент, я первым сел в машину, затем Грег, который прищемил Карлу пальцы. Я ожидал увидеть Карла на сиденье у двери, но вместо этого там было четыре пальца, а сам Карл торчал снаружи.
Хорошее начало, подумал я. Фестиваль на острове Уайт на носу, а наш барабанщик потерял руку.
