The Nice вылезли из машины и увидели душераздирающую сцену: одинокий кабель, по виду которого можно предположить, что он лежит здесь с довоенных лет, оборудование походной кухни, разбросанное тут и там на сырой земле — от времянки рабочих до сцены, видимо собранной из ящиков из-под кукурузы. Присутствие усилителей Marshall, установленных на призме из коробок, раскачивающихся на ветру, вызывало определенное беспокойство, поскольку они могли разрушить всё строение, как домино.
— Не ходи туда! — крикнул Баз. — Опасно ставить на них чёртов Хаммонд, не говоря уже о том, чтобы там играть.
Мать, организовавший мероприятие, нашёл себе занятие на дальнем конце поля, и это не справление нужды.
— Усилители фонят… неудивительно, ведь они подсоединены к какой-то хреновине, а не кабелю, — жаловался Баз.
— Чем так воняет? — спросил кто-то.
Выяснилось, что место проведения находится рядом со скотобойней.
— Послушайте, мне нужна дюжина добровольцев, чтобы выкопать сортиры, — произнёс Вив Стэншол из Bonzo Band, несказанно нас порадовав.
Пора принять серьёзное решение. Вив посовещался с «бонзами», так же поступил и Джон Андресон с Yes, выглядевшими так беззащитно на ветру в вельветовых штанах с бахромой и длинных розовых панталонах. Nice приняли решение и проскандировали: «Снимаем с него штаны!». Усилители хоть и шатались на ветру, но всё же устояли, а вот штаны Матери, с другой стороны, однозначно должны сползти.
«О, нет!». По выражению лица Матери явно читалась эта мысль даже издалека. Поймать его не составляло труда, чему способствовала его тучность, хотя бежать до него пришлось не меньше двухсот метров. Расплата настала, и мы с восторгом приняли предложение Вива: «Отличный промоушн, теперь нам требуется жидкий вечер». Мы отправились в ближайшую пивную, где подавался отличный свежий Гиннес, и обсудили альтернативные варианты фестиваля.
«Как насчет прямо здесь? — сказал Ли. — Смотри, там пианино стоит». С этими словами он повернулся ко мне: «Маэстро сыграет нам пару мелодий, не так ли?».
Так что фестиваль рока в Корке закончился тем, что ваш покорный слуга лабал все регтаймы, которые знал, а в конце экспромтом сыграл «Give Peace a Chance» (Дайте миру шанс), превратившуюся в «Give Booze a Chance» (Дайте бухлу шанс). Yes и Bonzo Dog Band с удовольствием присоединились к хору, а у местных чуть глаза не вылезли из орбит. Они никогда не видели столько отморозков под одной крышей, не говоря уже об уровне возбуждения в Корке. Видимо, подобное происходило только во времена эльфов.
В аэропорту Корка, пока мы ждали посадки на самолёт, Вив Стэншол выкрикивал: «Мы — нудисты, нам нужна свобода». Нил Армстронг, гуляя по Луне, чувствовал себя, скорее всего, не лучшим образом. Я же, слава богу, держался подальше от окна. Турбо-двигатели взревели так, что каждая клетка мозга вибрировала вместе с ними. Шумовая квинта безжалостно долбила по черепу, и я схватил бумажный пакет — нет, не для того, чтобы вырвать — чтобы нарисовать нотный стан и скрипичный ключ. Пусть лучше музыкальные идеи вырываются из меня, а не то, что я только что съел. Хотя, и съел-то я не много. К моменту приземления у меня был готов набросок, который вскоре превратится в «Five Bridges Suite» (Сюиту пяти мостов), названную в честь пяти мостов над рекой Тайн.
На следующий день я купил «Путеводитель по оркестровке» Уолтера Пистона. Выглядело это как если бы Мики Маус записался в подмастерья волшебника и получил в руки «Руководство по волшебству». Если выдавался свободный день (а у нас был очень плотный график), я сидел за видавшем вид пианино, и наспех писал оркестровые партии. Элинор работала нелегально в магазине одежды неподалёку (она до сих пор считалась инопланетянкой, без свидетельства о браке).
Я не изучал оркестровку, поэтому процесс двигался медленно. Постоянно сверялся с альманахом, чтобы удостовериться, что инструмент, к которому я пишу партию, имеет нужный диапазон. Я старался изо всех сил, идеи текли рекой. Нужно было грамотно аранжировать би-боп фразы, почти как у Чарли Паркера, но чем больше я закапывался в работе, тем больше забывал первоначальную идею. Это как выйти на лыжню не выучив основы торможения, напрочь забыв о законе гравитации Ньютона. Я начал жалеть, что посвятил так много времени проекту.
Сочинять для трио было сущей радостью. Если идеи кончались, импровизационный джем подбрасывал дровишки для новых. Найти занятие каждому в большом оркестре оказалось сложнее, чем организовать утренник для детей: ни в том, ни в другом опыта у меня не было.
Концерты следовали один за другим, в качестве хэдлайнеров мы обычно собирали двухтысячный зал; для Англии очень даже неплохо. Баз — на самом дела его звали Баррингтон Марш-Уорд, — вспоминает: «Когда The Nice аккомпанировали ПиПи Арнолд, они обычно путешествовали в фургоне со мной, но вскоре появились еще два роуди, один из которых водил машину. Я присматривал за оборудованием и состоянием фургона. Чем больше группа зарабатывала денег, тем больше появлялось оборудования. Когда же The Nice играли в Америке, мне пришлось сидеть за рулём 18 часов без остановки. Затем я добрался до зала, установил оборудование и решил немного привести себя в порядок. Когда я вернулся, то обнаружил, что другая группа разлила пиво на усилители и сломала орган. Я тщательно вытер усилители, но если дело касалось техники, я предоставлял возможность разбираться с этим Биллу Хоку. К несчастью Билл отправился в город под названием Ред-Дир, в канадском захолустье. Мне удалось все-таки до него дозвониться и записать на трех больших листах полную инструкцию, как починить орган! Я работал до самого утра, удаляя клочки бумаги из валиков. А затем я просидел всю ночь возле инструмента, чтобы никто не смог его испортить!
Кит очень трепетно относился к своим пяти усилителям с двумя динамиками в каждом. Он мог заметить, что в каком-то усилителе не работает один динамик. И всегда оказывался прав!»
В один прекрасный день я вернулся с репетиции домой и снова застал Элинор в слезах. Неужели она отыскала новый компромат?
— Родители написали письмо.
— У тебя есть родители? — воскликнул я. — Нет, этого не может быть…
Мой юмор пришелся не к месту.
— Конечно есть, — всхлипнула она. — Они хотят меня видеть.
— Тогда мы должны поехать к ним, — ответил я.
— Нет! Я не знаю, как они отреагируют на то, что я связалась с длинноволосой рок-звездой.
— Надеюсь, что они будут просто счастливы узнать, что ты жива!
Я купил билеты, хорошо что у нас выдалась пара свободных деньков. Но когда мы летели в датский Оденсе, я живо вспомнил о маленьком баре в Орхусе. Её отец тоже будет искать вшей у меня на голове? В конце концов, мы направляемся на территорию, населенную датской деревенщиной.
Я тактично встал в сторонке от потока людей, хлынувшего из зала прилётов. Элинор помчалась к своим: мне не хотелось нарушать семейное воссоединение. Глядя на их семью, я немного расслабился. По настоянию Элинор я приехал в лучшей одежде, но глядя на её отца, одетого в фартук пекаря со следами муки, я все больше удивлялся своему беспокойству. Наконец Элинор позвала меня.
Мы вежливо и достойно поздоровались; на меня едва взглянули. Я чувствовал себя так же уютно, как козявка в датском пирожном, пока её отец вез нас в маленькое семейное бунгало в сельском пригороде Оденсе. Во время поездки я отчаянно пытался понять, о чем они говорят — их беседа совершенно не походила на человеческий язык. В который раз я смотрел на невыразительный сельский пейзаж — сколько раз мы проезжали здесь с The Nice, – язык, как и раньше, звучал как некая форма организованного заикания.
Полы с подогревом — ух ты! Можно ходить босиком, расправить пальцы на ногах и чувствовать, как тепло проникает в ткань организма. Слава Богу, мои ноги не слишком велики. Мама Элинор постелила кровать на двоих. Кровать? Боже, их не пугает факт, что волосатый рокер поделится своей маленькой ДНК со их дочерью. Послушайте, может эти люди и ничего!
Пока женщины занимались своими делами, мальчики угощались шнапсом, запивая его пивом. Отец и потенциальный зять соревновались, кто окажется крепче. Оба были упрямыми, никто не хотел признать, что не понимает ни слова из того, что мы говорили друг другу.
— Томми! Дания любит Томми!
В какой-то момент я решил, что он говорит о The Who, пока не вспомнил, что Таунсенд еще не написал свою оперу.
— Спитфоор.
Теперь до меня дошло. Англия пользовалась огромным уважением у датчан из-за участия в антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне.
— Томми ком, хеадн фоерстор дайн ферлик фартер.
— Да, конечно, — ответил я, делая вид, что являюсь экспертом в истории.
— Дин сторе смёргарсборд клюдерпик софт айс а польсер! — в его голосе прозвучали настойчивые нотки.
— Абсолютно! — кивнул я в ответ, будто бы слова угрожали моему существованию.
— Хегле де пигглe де уомп уомп банг банг!
— Боже мой! Элинор, ты не могла бы подойти и перевести?
— Мой отец говорит, что участвовал в датском сопротивлении во время войны. Он воровал винтовки у немцев. Когда пролетали Спитфайры, они размахивали руками и кричали «Томми».
— Да! — воскликнул её отец, услышав знакомое слово.
Томми, Томми! Мы смеялись и игриво похлопывали друг друга. Меня приняли. Около двух ночи было объявлено, что пора идти спать. Я был в ауте от того, насколько спокойно они постелили постель, несмотря на то, что я не был женат на их дочери. Утром мама Элинор подала нам чай в постель, я почувствовал себя ужасно, но мне срочно понадобилось поработать над сюитой.
Когда отец Элинор увидел меня за работой, то с облегчением вздохнул. Он был настолько любезен, что переставил мебель в гостиной, чтобы я мог поставить туда пианино.
The Nice до этого сыграли на фестивале в австрийском Оссиаке 30 июня 1969 года. Мать познакомил меня с одним из слушателей, Фридрихом Гульдой. Он был не только прекрасным классическим пианистом, но и классно играл джаз. «Прелюдия и фуга» Гульды в джазовом стиле повлияла на мою «High Level Fugue» (Фуга высокого уровня). Работалось превосходно, особенно поглощая датскую выпечку из семейной пекарни. Я старался не крошить на пол.
Национальный фестиваль джаза и блюза 1969 года находился под угрозой из-за вспышки таинственного лошадиного вируса. Пришлось срочно искать замену, которой оказалось место, чуть больше футбольного поля. Ипподром в Пламптоне обещал стать событием не только в трехдневный период фестиваля, в котором участвовали Pink Floyd, Yes, The Who, Family и King Crimson. The Nice, чтобы не ударить в глаз лицом, выбрали фестиваль для обкатки обновленного репертуара с лондонским симфоническим оркестром под управлением дирижера Джозефа Эгера. Мы ко всему прочему решили исполнить один из бранденбургских концертов Баха и «Карелию» Сибелиуса, для которого пригласили шесть волынщиков. За неделю до фестиваля Джозеф наконец получил ноты, копируя и транспонируя некоторые аранжировки. Времени на репетиции практически не было. По дороге на концерты я пытался передать Ли с Брайаном всё, что должно произойти во время исполнения, напевая основную тему, а заодно указывая основные аккорды. «Если случится худшее, я подам отрезающий знак. Я постараюсь поджемовать с оркестром до момента, когда можно будет заново вступить». Ли с Блинки смотрели на это с чрезвычайной тревогой, как если бы им пришлось делить комнату с ненавистным кузеном.
На месте нам выделили паддок в качестве гримерных. Когда начали прибывать музыканты оркестра, Джозеф собрал их в полной навоза конюшне и начал репетицию. Вид был еще тот: пюпитры установлены вокруг кормушек с сеном, традиционно одетые музыканты пытаются настроить инструменты, жалуясь на запах. Ноты читать всё труднее, поскольку солнце начало уходить за горизонт. Другие группы нас игнорировали. Вероятно, они были раздражены тем, что их затмит очередное восхитительное выступление The Nice.
Наконец, настал наш черёд! Баз расставил инструменты, сорок оркестрантов усядутся позади нас. Джозеф вывел своих «пингвинов». Нервозность скрыть невозможно; мы не могли разместить весь оркестр на маленькой сцене, чтобы первый скрипач на ткнул локтем в зубы альтисту. У духовой секции не было другого выбора, кроме как аккуратно стоять, избегая попасть под резкие движения перкуссиониста. Пока оркестр дожидался нашего выхода, молясь, чтобы вечерний бриз не сдул ноты, двое участников группы виолончелистов издали отчаянный вопль. Они оставили свои ноты в конюшне. Я галопом понёсся обратно в конюшню на поиски оставленных среди навоза нот. Пока я вслепую шарился в поисках нот, раздалось объявление: «Леди и джентльмены, в сопровождении симфонического оркестра — The Nice». Чудом мне удалось найти недостающие части, немного запачканные, и я рванул на сцену. Не было времени перевести дух, не было времени стереть дерьмо с бумаги — Джозеф взмахнул палочкой, и музыка заиграла.
Существует скрытый сигнал, который передается попавшим в замешательство музыкантом другому, очень похожий на тот, которым обмениваются любовники, скрывающие от друзей глупую ссору.
Мало кто замечает, только посвященные. Ты узнаешь о проблеме, едва взглянув на партнера. Мы работали буквально на краю, нам нужен не только один контакт глаз, чтобы дойти до конца в ту ночь.
Сигналом выступала палочка Джозефа или его порхающие руки. Но зачастую нас поддерживало само осознание факта, что мы на грани жизни и смерти и, молясь о том, как бы никому не обосраться.
Невозмутимые волынщики вступили на «Карелии». И они пошли в обкуренную толпу. Аудитория смотрела на вторжение шотландских рядов в состоянии туманного ступора. Создалось впечатление, что шотландцы провели годы в исправительном учреждении, а теперь обрели долгожданную свободу. И сил у них хватило только на то, чтобы встать. Огромный прожектор высвечивал их нестройный путь среди распластавшихся тел. И вдруг все закончилось.
Сжимая заслуженную бутылку скотча, Ли забылся в прерывистом сне в машине по пути домой в Лондон. Ему снились кошмарные картины забытых фрагментов и пингвинов, вторгающихся в шотландские крепости.
Как бы то ни было, мы затмили всех. NME выдал статью с таким заголовком: «The Nice завоевали фестиваль в Пламптоне: Недалек тот день, когда The Nice наймет армию для своих концертов. В воскресенье они умудрились собрать оркестр из 43 музыкантов и шотландскую группу волынщиков из Лондона. И это всего лишь трио.
Джозеф Эгер, уважаемый дирижер нью-йоркского симфонического оркестра взял бразды правления оркестром. Концерт начался с бранденбургского концерта Баха. Звучало потрясающе, а когда вступили The Nice, раздались оглушительные аплодисменты…
По окончании длительных оваций восторженной толпы, я спросил Ли Джексона, достигла ли группа пика своих возможностей.
Нет, это всего лишь зачатки, — ответил он. — Вопрос, где мы можем это сделать, а не что мы можем делать. Если у нас получится выступить в Карнеги холле с большим оркестром, мы сделаем это».
В том месяце Melody Maker признала Тома Джонса певцом номер один, The Beatles – группой номер один, меня поставили на второе место в категории инструменталистов. Первым был Эрик Клэптон.
Я не попал на вершину, но к большему огорчению мы опоздали на рейс до Ньюкасла, где должна состояться версия «Пяти мостов» для трио. Нам пришлось сесть на поезд. Телеканал Ньюкасла Tyne Tees Television представил нас как «… группу, играющую смесь блюза с Бетховеном». Очередь в городской концертный зал полностью обогнула здание и пошла на второй круг. Из моего номера в гостинице открывался отличный вид, но клянусь, что я видел больше пяти мостов. Когда я спросил Ли о новых строениях, он ответил, что мог обсчитаться или же они построили несколько новых мостов. Меня больше беспокоило содержание его текстов, чем дань уважения родному городу. «Нет смысла кричать о грязном воздухе, когда нечем дышать. Нет смысла говорить о работе с 9 до 5, когда кишка тонка уйти с неё.»
Такие слова, написанные одним из «своих» парней, однозначно заслуживали удара бутылкой из-под доброго ньюкаслского эля. Другого выбора, как назвать пятичастную сюиту «The Five Bridges», просто не было. Ньюкасл производил нечто более ценное, чем мы, но времени сочинить ещё несколько частей дабы соответствовать славному городу, уже не было. Концерт «приняли на отлично». До этого мы успели посидеть в баре и пару часов поспать, и мы снова летим в самолете на ещё один фестиваль блюза и поп-музыки в немецком Эссене.
Аэропорт Дюссельдорфа напоминал лагерь беженцев, с бесчисленными ордами европейцев во всех углах с огромными тюками одежды и оравой плачущих детей. Человек от организаторов не позаботился о нужном количестве транспорта, и ему пришлось нанимать такси в дополнение к микроавтобусу (так он назвал это средство). Меня попросили встретиться с эссенской прессой, радио и телевидением.
— Я устал, — на самом деле я был выжат, как лимон.
— Ну пожалуйста, пожалуйста! Все в ожидании, мы и так уже опоздали.
— Всему виной долбаный туман. Да и сами валите в туман.
Двести подростков провели ночь в лучшем поп-клубе Эссена, пахло ажиотажем. С отелем получилась накладка, и когда удалось найти свободные номера, позвонил роуди и предупредил нас: «Быстро езжайте сюда. Здесь намечается бунт, все хотят вас». Около двух тысяч человек вломилось в зал без билетов, а две тысячи с билетом затеяло драку, когда им отказали во входе. Пришлось прибегнуть к бутылкам, слезоточивому газу и брандспойтам, чтобы навести порядок. Алексис Корнер предотвратил катастрофу, выйдя на улицу и развлекая несчастных фэнов. После блестящего выступления Deep Purple, The Nice встретили туманом канабиса, парочка из третьего ряда выказывала своё одобрение совокуплением.
— Их трип был прямо здесь. Я думал, мы теряли их пару раз… нужно было сильно постараться, чтобы не сбиться с ритма, — скала Блинки, которого привлек внимание смех Ли, наблюдавшего спектакль в третьем ряду.
Истерзанные и похмельные ещё одной ночью и туманом, мы снова сели в самолёт до Амстердама, чтобы снова выступить с Deep Purple. После короткой прогулки по району красных фонарей, где мы смеялись как никогда в жизни, величественный зал с бюстами и портретами знаменитых композиторов позволил нам выступить более достойно. Если такое вообще возможно. Мы вышли под вежливые аплодисменты, аудитория тихо просидела все номера, хлопая с энтузиазмом лишь в конце. Вечерника продолжилась в отеле, когда Ли объявил: «Я пораньше поеду в аэропорт купить бутылку текилы… Здесь лучший дьюти-фри во всей Европе. Напротив моей новой квартиры расположен мексиканский ресторан, и мы подсели на текилу».
17 октября, Фэйрфилд Холл. Сцена не в состоянии вместить ни один лишний стул. Усилитель Leslie пришлось поставить на пол перед первым рядом. Джозеф раздал ноты законченной оркестровки сюиты. Началась первая репетиция перед концертом. Билеты раскупили молниеносно. На этот раз, когда Джозеф поднял палочку, всё было по-другому. Каждая нота была мной старательно выписана. Откинувшись на кулисы и слушая вступление открывающей части — «Фантазии» — я ожидал услышать не совсем это. Да, сюита несла мои черты, но не мою суть. В общем, это не то, что я представлял в голове. Я видел своего первенца грандиознее, намного лучше — у себя в голове. То, что я услышал, напоминало музыку для супермаркетов, какие-то мультяшные строки пробрались в ноты. Но мне нужно их полюбить. В конце концов, это мой ребёнок.
Пока Джозеф продолжал репетировать с оркестром, я пытался скрыть свое смущение. Ли разыскал меня: у него в глазах стояли слёзы, что было ему несвойственно, особенно когда он носил очки. Схватив меня за плечи, он произнёс: «Это чертовски прекрасно, красавчик, чертовски прекрасно».
Я не был так уверен. Я почувствовал прилив сил и уверенности, но волнение не покидало. Я очень сильно волновался. Глядя через плечо Ли на хмурое выражение лица Блинки, я понял, что времени поменять что-то просто нет. Нам предстояло отрепетировать «Карелию», «Патетическую» и первую часть концерта Чайковского, во время которой Ли должен с чувством произнести слова Халила Джебрана. В этот раз Блинки не смог удержаться от слёз. Репетиция пролетела быстро, и «Пятый мост» из сюиты «Five Bridges Suite» оказался под угрозой полного коллапса до вступления секции труб и саксофонов. Когда настал их черед, оказалось, что Джо Хэрриот (альт-саксофон) едва смог встать, не говоря уже о том, чтобы разобраться, в какую часть инструмента нужно дуть. Я репетировал с ними за кулисами в дымке марихуаны. В это время зал начал заполняться людьми. Я был настолько занят, что не поприветствовал прибывшую выступать группу на разогреве, кто бы там ни был. Я не подозревал, что один из них скрупулезно присматривался ко мне. Им предстояло расположить свое имущество среди нагромождения стульев для оркестра.
Берлиоз-н-рок чувствует себя в порядке
Дирижер Джозеф Эгер, безукоризненно одетый в смокинг с красной гвоздикой в петлице, источал улыбку наслаждения с окрасом смущения и недоверия.
Он стоял, словно аршин проглотил, с палочкой в руке перед аудиторией, беснующейся, дергающейся, трясущей волосатыми головами. Не совсем нормальная реакция для Берлиоза, Сибелиуса, Чайковского и Прокофьева.
Тысяча семьсот пар рук требовали выхода на бис, энергично хлопая в ладоши. В зале стояли громогласные, безудержные овации.
Но классическая музыка, исполненная лондонским симфоническим оркестром в Фэйрфилд Холле в пятницу, имела специальный ингредиент — электрический шок от The Nice… Скрипач, сидящий рядом с Эмерсоном, попадал тому в ухо. Другая скрипачка нервно отодвинула стул, когда Эмерсон поволок и бросил инструмент на пол, от чего тот взревел, как смертельно раненый монстр.
King Crimson, набирающая обороты группа, открыла концерт. В их составе играет такой амбициозный гитарист как Роберт Фрипп, разносторонний музыкант Иэн Макдональд (духовые язычковые и деревянные инструменты), бас-гитарист, поющий в насыщенной эмоциональной манере Стиви Уинвуда — Грег Лейк (так!), и восхитительный барабанщик Майкл Джайлс. За освещение отвечает Питер Синфилд.
Барри Шинфилд, Croydon Advertiser, 27 октября 1969г.
Наш концерт на всякий случай записали, а теперь настало время отпраздновать в любимом мексиканском ресторане Ли, удобно расположенном напротив его новой квартиры на Лоуер Слоун стрит. Теперь я понимал, почему. Когда бы он ни нажрался в последнее говно, посасывая напиток с червяком в бутылке, все, что ему требовалось — пройти шесть метров через бетонированную улицу, и он уже дома. Я никогда не пробовал ни мексиканскую кухню, ни напиток, которым её запивают. Но Джозеф знал все прелести и тонкости мексиканской еды. К огромной толпе празднующих присоединился Ронни Вуд, тогда ещё не участник Rolling Stones. Мы собрались вокруг огромного длинного стола, чтобы принять участие в дегустации экзотической пищи и жидкости устрашающих пропорций. Джозеф, с палочкой в руке, по нашему настоянию, снова руководил процессом.
Соль! Лимон! Текила!
-Урааа! — кричали все, опустошая рюмки.
Официант, устав от бесконечного ритуала подношения маленьких порций для удовлетворения нашей нарастающей задумчивости, с грохотом поставил на стол две бутылки невинно выглядящей жидкости. Наше празднование не прошло незамеченным.
В зал вошел критик с женой и бабушкой в придачу. Ли первым узнал его. К тому времени мы настолько нажрались, что нам стало на всё наплевать!
Полный стакан текилы подали для Ли и специально для вновь прибывшего. Ли залез на стол, туфли из змеиной кожи топают среди остатков еды.
— Официант, будьте добры! Поднесите моему дорогому другу за тем столиком такой же высший нектар богов!
После чего Ли опустошил бокал и разбил его о пол под наш одобрительный гул и свист.
Бедный малый, кто бы он ни был, сделал большую ошибку: никто не мог перепить Ли. Ему ничего не оставалось, как выпить до дна, его жена и бабушка смотрели с отвращением. Мы продолжили пьяное празднество и минуту спустя заметили, что бедного мудака выносят из ресторана, к тому моменту о нём позабыли. Мы сами изрядно набрались, но продолжили ритуал.
Соль! Лимон! Текила! Ура!
Ронни Вуд возможно одним из первых направился в туалет, чему способствовала мексиканская кухня в её жидкой форме. Вопрос, каким концом пристроиться к фарфору, вызвал некоторое смятение.
Непроизвольно, у него получилось стать очень качественным распылителем навоза: огромные массы испражнений разлетались во все стороны, прилипая не только к фарфоровым поверхностям. Возможно, в этом усматривался художественный замысел, но новая отделка туалета не произвела впечатление на руководство ресторана, и нас выставили из заведения. Наверное, нам следовало принять их помощь. Но в тот момент, когда наша толпа выползла наружу, а ночной свежий воздух ударил в лицо, стало очевидно, что никто твёрдо на ногах стоять не может. Я начал голосовать уличным фонарям, принимая их за такси.
Три раза я голосовал, как оказалось, одному фонарю. Наконец, таксист быстро довёз нас домой, из страха, что я наблюю ему прямо в машине. Я с трудом дождался момента, когда рухнул на колени перед богами фарфора — Toto, American Standard и Armitage Shanks (компании, выпускающие сантехнику — прим.пер.) — чтобы предложить им содержимое желудка в поисках раскаяния и прощения, и клятвенных заверениях никогда-никогда больше не прикасаться к жидкости с червем в бутылке. Несмотря на то, что я не отказался от потакания своим слабостям, после того эпизода я больше ни разу не смог притронуться ни к мексиканской кухне, ни к текиле.
Блинки затребовал, чтобы подставку для гонгов отвезли в его квартиру. Странная просьба, подумал Баз, особенно перед третьим американским туром. Это была большая трубчатая штуковина, и без гонгов вряд ли стоила специальной доставки поздно ночью. Утром подставка была аккуратно собрана и вместе с остальным оборудованием отправлена в Америку.
По прибытии в Нью-Йорк, Блинки затребовал подставку к себе в номер. Это усилило подозрения База. Он просто взбесился, когда Блинки вытащил из нее два кирпичика гашиша.
На этот раз без оркестра The Nice очутились в той среде, откуда вышли. Мы снова предстали в качестве трио и выдали джем на тему «Country Pie» Боба Дилана, вплетая в аранжировку другую часть бранденбургского концерта Баха. Мы записали её и другие вещи на концерте в Филлмор Ист, а затем отправились в Детройт.
Печеньки? Шоколадные пирожные? Ну, нам с Ли они очень понравились.
— Йо, чуваки! Чё думаете насчет шоколадных пирожных мисс Мэри по специальному рецепту?
Подозрения подтвердились, когда голова отправилась в путешествие по другим местам. Последние вменяемые клетки мозга пытались предупредить меня, что вечером концерт. Ли принялся уминать новое.
На сцену мы ввалились в состоянии кататонического возбуждения, секретный ингредиент мисс Мэри лучше бы испарился сию секунду. А нам придётся пару дней торчать, плюс дня два восстанавливаться. А что это за странный предмет передо мной, с черно-белыми зубами? Что с ним нужно делать, окунать руки в него?
«О да, вот оно как оказывается работает». Мы сыграли один номер дважды, потому что к тому времени, когда закончили номер в первый раз, позабыли, что только что его сыграли. А может он нам так понравился, что мы решили исполнить его снова. В любом случае, нас это не волновало — мы играли, играли, продолжали играть для всех. Абсолютно обдолбанные!
— Извините за наше состояние. Мы обожрались пирожными, — тупо извинился я такой же укушанной толпе. Я уже собирался по новой объявить тот же номер, но меня прервал Ли, запутавшись в плаще.
— Ура!
Они курили, мы ели. Один ингредиент, разные рецепты! Что ж, вместе паранойю переживать легче.
Трения начались внутри группы в связи с наркотиками, иногда из-за творческих разногласий. Очевидно, эпизоды с оркестром отдалили нас, а теперь Блинки встретил Марию, что в свою очередь отдалило его от нас с Ли. Парочка держалась вместе как две магнитные мины. Они перешёптывались друг с другом, зачастую истерично смеялись над ничем конкретным. Исчезали они так же быстро, как обломки корабля, появляясь на следующее утро на совсем другом берегу. «Синдром Дэйви» повторялся снова. Группа играла на очень профессиональном уровне, реально качала. Я всегда поражался, как Блинки умудрялся держать ритм, будучи под кайфом. Портиться начала его личность.
Тогда я только позволял себе бокал Asti Spumanti во время шоу; выйти из-под контроля не было никакого желания.
В рамках малого состава и развивающихся тенденций, важность хорошего сочинителя песен становилась всё более явственной, если мы собирались и дальше играть втроём. Мы не могли больше огульно бросаться в сумасшедшие трипы, орать тексты тоже не канало. Мы здорово проводили время, но приближались семидесятые, и я готовился к «декаде контроля». Я чувствовал ограничения в сочинительстве, потому что то, что я писал, требовало человека, который умел петь. Мне же казалось, что у нас такого не было. Я безнадёжно искал вокалиста, который мог стать продолжением моей игры на клавишных. В противном случае, единственным путём мне представлялось всё больше и больше уходить в инструментальную музыку, что не очень подходило.
Как бы ни был хорош Ли, я должен посоветоваться с Матерью. Он заметил определенное охлаждение отношений в группе и с неохотой предложил альтернативные варианты:
— Ну, есть бас-гитарист из Yes, Крис Скуайр; и тот парень из King Crimson.
